Добежав до поля, Мира рухнула в снег и, не переставая смеяться, раскинула руки.

– Вставай, а то заболеешь! – назидательно велел Каин, но уже через несколько мгновений сам повалился рядом с ней. – Вот попадешь в лазарет, поймешь, что это такое! Ты не представляешь, как за последнюю неделю я возненавидел овсянку и куриный бульон!

– Терпеть не могу овсянку, – согласилась Мира, смотря на высокое темно-синее небо, уже тронутое покровом ночи.

Каин приподнялся на локте и, задумчиво глядя на нее, неожиданно произнес:

– Ты красивая.

Мира сделала вид, что не расслышала. Мысленно она порадовалась, что сумерки скрывают ее покрасневшее лицо. Она не воспринимала сказанное всерьез и не верила, что кто-то в самом деле может считать ее красивой. После этих слов на душе внезапно стало тоскливо, и все очарование момента исчезло.

– Я тебя чем-то обидел? – удивился Каин, заметив перемены в ее настроении.

– Конечно нет. – Поднявшись с земли, Мира вымученно улыбнулась. – Все в порядке. Правда.

Она отряхнула одежду от прилипшего снега, подняла брошенную неподалеку сумку и пошла в сторону академии. Вскоре Каин ее нагнал и проводил до общежития.

В этот момент в памяти Миры всплывали картинки безоблачного детства. Тогда у нее был друг, которого сейчас ей сильно напоминал Каин. Такой же веселый и открытый, готовый приободрить в трудную минуту. Он тоже говорил, что она красивая, и в то время Мира верила. Верила вплоть до того момента, пока… Впрочем, об этом лучше не вспоминать.

– Меня просили передать, что пары по эмпатии у вас сегодня не будет, – сообщило милейшее создание и гений по совместительству. – Профессор Нордан уехал по каким-то срочным делам, так что можете радоваться!

Квинтов не требовалось просить дважды, и аудиторию сотрясло победное «ура!». Магистр Твиль наблюдала за ними с очаровательной улыбкой, а после с такой же очаровательной, по-детски невинной улыбкой добавила:

– И поскольку эмпатия отменяется, вместо нее у вас будет менталистика. Так что активно достаем тетрадки и готовимся записывать!

Адепты замерли в тех же позах, в каких находились, а отмерев, раздосадованно вздохнули. Не успели обрадоваться отмене эмпатии, как вдруг объявляют о замене на менталистику. И ведь еще неизвестно, кто хуже – суровый профессор Нордан или милая магистр Твиль.

– Сегодня будем разбирать тему телепатии, – сообщила магистр, не обратив внимания на всеобщее недовольство. – Раньше мы об этом не говорили, поэтому пара у нас будет сугубо лекционной. Но дискуссии никто не отменял, так что вот вам мой первый вопрос: что вы знаете о телепатии?

Общее представление об этом имели все, даже Ника, но руку поднимать никто не спешил. А все потому, что Миали Твиль просто обожала вести беседы со студентами, и если вдруг кто-то изъявлял желание ответить на ее вопрос, мучила несчастного до самого конца пары.

Не увидев ответной реакции, магистр тяжело вздохнула и понуро поплелась к доске. Встав на невысокий табурет, она стала чертить какую-то схему. Вначале изобразила двух людей, затем провела между ними линию, над которой кривым детским почерком написала заумную формулу. Причем в этой формуле имелась куча непонятных знаков и обозначений, а надпись заняла чуть ли не половину доски.

Отряхнув руки от мела, магистр Твиль ткнула указательным пальчиком на схему и с гордостью объявила:

– Вот это и есть телепатия! Вопросы?

На эту извечную уловку попадаться никто не собирался, и все адепты снова промолчали, зная, что преподавательница в любом случае все объяснит.

Магистр насупилась, обиженно на них покосилась, но уже в следующую минуту радостно продолжила: