Вместе с тем национальная и сословная (классовая) дифференциация в отношении к ценности жизни человека продолжает углубляться. Особенно остро это проявляется в периоды революций, колониальных завоеваний и мировых войн. Социалистическое мировоззрение, глубоко гуманистическое по сути, в процессе его практической реализации в XVIII—XX веках показало жесточайшие примеры антигуманности.

На рубеже XVIII—XIX веков в форме отрицания идей классицизма рождается романтизм. Трудно определить, повлиял ли на его появление период буржуазных революций в Европе или романтизм явился одним из факторов подъема революционного движения. Скорее всего, это был взаимообусловленный диалектический процесс культурной и социальной трансформации западного мира.

Тем не менее мы можем указать на то обстоятельство, что литература романтизма стоит на двух китах: литература, обращенная к вымышленному опыту прошлого, и литература, обращенная к вымышленному образу будущего (возможного будущего). Исторический романтический роман, отрицая опыт классицистов, формирует совершенно новое отношение читателя к историческому прошлому, обнажая все язвы и несовершенства социального устройства и отношений в ушедших мирах (Вальтер Скотт, Александр Дюма, Жорж Санд, Рафаэлло Джованьоли). Удаляя все красивости, мы видим мир в его наготе и непривлекательности, жестокости и несправедливости. Впервые на авансцену истории выводится народ не в качестве толпы, но в качестве некоторой совокупности личностей, отображающей особенности бытований и страстей обуревающих нижние сословия.

Литература утопического плана рисует вымышленные страны и народы, достигшие справедливого мироустройства, освобожденные от тягот собственности и денежной зависимости (Перси Б. Шелли, Джордж Байрон, Виктор Гюго, Герман Мелвилл). Это предтеча социальной фантастической литературы второй половины XIX века, объясняющая, какие возможности перед человечеством в плане социального устройства открывает научно-технический прогресс.

Вместе с тем значительная часть романтической литературы уводит читателя от реальности в области непознаваемого и иногда мистического, но всегда касающегося сущностных вопросов природы человека. Обращения к национальным легендам и сказкам средневекового периода, иногда переносимые в современные условия, являются средством отображения внутреннего мира простого человека, наделенного добродетелями29.

Именно в этой области романтизма рождаются идеи продления земной человеческой жизни волшебными и «научными» методами30. Но в целом это новая тема, которая впоследствии переродится в своеобразную антитезу бессмертного существования души после земной жизни31.

Рассвет капитализма в XIX веке, приводящий общество к прагматическому мышлению, несовместим с романтизмом, поэтому неизбежно появление и развитие критического реализма, который наблюдает все превращения капитализма из передового, преобразующего затхлое средневековье общественного устройства, в мир, где правит нажива, а следовательно, наиболее несправедливый мир из всех предшествующих миров.

Во второй половине века XIX наблюдается восхождение на Олимп реалистической литературы, причем в это направление вливается и еще живущая часть писателей-романтиков. Теперь поднимается вопрос о бессовестной капиталистической эксплуатации нижних сословий (а впоследствии классов). Пальму первенства здесь следует вручить Чарльзу Диккенсу. Журналистский опыт позволяет ему увидеть то, что до времени скрыто от глаз английского обывателя. Писатель обращает свое внимание на страшную реальность эксплуатации детского труда, на вынужденную преступность лондонского дна, на бессердечие и ложь толстосумов. Более благодатную тему трудно представить. Господа читают эти тексты ради воспоминаний о собственном прошлом (вспоминая времена первоначального накопления капитала), а их новые «рабы» – ради испытания чувства несправедливости бытия и оправдания собственного угнетенного положения. Поэтому Диккенса читают все и во всем мире. Часто мелодраматический характер описания человеческих бед не может не затронуть самые черствые сердца. Это просто волшебная тема для писателей, и ее подхватывают писатели всего западного мира