– Красная линия – терапевты, синяя – хирурги, – объясняла мне заведующая Татьяна Ивановна, тыкая в лабиринт коридоров. – А вот этот чёрный пунктир – путь до буфета. Главное, не сворачивай к моргу: Игорь там как – то спрятал торт на день рождения и теперь все боятся холодильников.

Стеклянный коридор между зданиями прозвали «Мостом вздохов». Днём здесь толклись пациенты с направлениями на госпитализацию, а ночью – врачи, перебегавшие с дежурства на дежурство. Ветер гулял по переходу, разнося обрывки фраз:

– «У вас в поликлинике опять карточки перепутали!»

– «А у вас в больнице кофе как дезинфекция – горячий, но бесполезный!»

Поликлиника жила в ритме «быстро и сердито»: утренние очереди, дневные профосмотры, вечерние справки для бассейна. Зато больница дышала медленно и тяжело: звонки реанимации, шуршание капельниц, тиканье аппаратов. И лишь подземный этаж, где лаборатории соседствовали с моргом, нарушал все законы времени. Там вечно пахло формалином, а лаборант Лёша, фанат фильмов ужасов, встречал гостей фразой:

– Вам биоматериал срочно или можно подождать, пока «оживёт»?

Организм из двух зданий работал как часы, хоть и с чудаковатыми шестерёнками. Например:

Общая регистратура – место, где бабушки с гипертонией и мамы с детьми в очереди за справками сплачивались против администраторов. «Почему больничный на три дня оформляете два часа?» – «Потому что мы тренируем ваше терпение. Бесплатно!»

Кафе «Витаминка» на первом этаже. Бариста, бывший санитар, варил кофе «по рецепту»:

– «Американо» – как лёгкое недомогание.

– «Латте» – как ОРВИ с осложнениями.

– «Эспрессо» – как вызов скорой.

Тайная комната за рентген – кабинетом. Туда сбегали врачи, чтобы спрятаться от начальства. Обнаружив её, главврач неожиданно установил там кулер с надписью: «Только для тех, кто не спал сутки». Но главной магией этого места были люди, которые научились жить меж двух миров. Хирург, например, каждое утро начинала с обхода поликлиники:

– Проверяю, кто из пациентов сегодня «дозрел» до аппендицита, – смеялась она.

А однажды ночью стала свидетелем странной миграции: из больницы в поликлинику, через «Мост вздохов», шёл интерн с одеялом и подушкой.

– Это что, секретная пересменка? – удивилась я.

– Нет, – зевнул он. – В больничной ординаторской кондиционер сломался. Иду спать к кардиологам – у них тихо и розовые тапки в шкафу остались.

Кабинет терапевта оказался за дверью с табличкой «Е. Соколова». Я ожидала увидеть седовласую женщину с трубкой, но вместо этого встретила девушку в очках, чьи глаза напоминали два шприца – острых, прозрачных, намеренно стерильных. Она протянула руку, и я невольно отметила: пальцы без колец, ногти короткие, как истории болезней в регистратуре.

– Елизавета, – представилась она, поправляя стетоскоп на шее. – Вы же из новеньких? Здесь иначе. Тут люди не умирают за секунды. Они делают это медленно, по слогам: диабет, гипертония, одиночество…

Заведующая фыркнула, роняя ключи в ящик стола: «Не пугай новенькую, Лиза. У нас и радости случаются. В прошлом месяце бабушка Сидорова принесла пирог с капустой».

Пока они спорили, я разглядывала трещину на стене в форме кардиограммы.

– Вам повезло, – внезапно сказала Елизавета, когда мы остались одни. Она включила компьютер, и экран осветил ее лицо синим холодом. – Здесь будете возделывать пустыню.

Первый пациент – подросток с вегетососудистой дистонией. «Это когда ничего не болит, но всё болит», – шепнула я себе, накладывая манжету. Его пульс скакал, как мячик в дрожащих руках. Мать за дверью листала журнал 2013 года. «У вас дети есть?» – неожиданно спросила Елизавета, вписывая в карту цифры. Я покачала головой. «Тогда запомните: подростки – это живые индикаторы семейных драм. Их давление повышается от невысказанных „прости“».