Однако посол был непреклонен. Мой помощник полетел в Москву, а Анатолий Федорович занял его место в нашей маленькой команде.

По дороге уютно переночевали в мотеле, выпили на ночь оставшуюся еще небольшую толику водки.

И вот самолет приземлился в Майами – знаменитой столице штата Флорида. О штат Флорида! О Майами! Там люди совсем не те, что в других местах.

Нас встречал губернатор штата с сияющей свитой. Одеты они были совсем не так, как важные персоны, например, в Вашингтоне: там на персонах просто строгая темная одежда. Здесь же губернатор и вся толпа были разодеты в экзотические белые наряды.

Началась встреча. Представьте себе: по трапу самолета, грохоча обувью, спускаются посол Анатолий Добрынин (массивный и огромного роста), за ним мы с Владимиром Евгеньевичем (массивные и очень высокого роста). Произносились речи. Главное из речи губернатора: «Я приветствую храброго русского посла, который набрался смелости прилететь в наш штат в сопровождении всего двух телохранителей». Тут и начался экзамен.

Встречающие, конечно, теоретически знали, что с послом летят двое известных советских ученых, но во Флориде все организовано по-своему. Несколько шустрых молодых низкорослых человечков буквально прилипли к Владимиру Евгеньевичу и начали засыпать его вопросами из сферы экологии. Они явно были не из разряда ученых, но именно так они думали о Владимире Евгеньевиче.

После нескольких «ответных» вопросов молодые люди сникли и, наверное, решили, что советская охрана лучше разбирается в экологии. Владимир Евгеньевич мне потом рассказал, какие несуразности несли эти люди. Позже, как-то на приеме в нашем посольстве в Вашингтоне я привел этим рассказом в дикий восторг руководителей «всезнающего» американского ведомства.

А наш визит во Флориду дальше проходил очень гладко, нас явно зауважали, а на прощание подарили Владимиру Евгеньевичу две огромные и тяжелые клетки-ловушки для ловли гигантских раков (лобстеров). Поэтому Владимир Евгеньевич возвращался в Москву как из дальней экспедиции – с двумя рюкзаками с экзотическим (и вряд ли нужным у нас в стране, кроме как для любознательного великого ученого)грузом.

Уже не один год прошел, как не стало Владимира Евгеньевича, но в это как-то не верится, может быть, потому, что он продолжает быть в наших сердцах, делах и воспоминаниях, а может быть, еще и потому, что сам он очень любил жизнь и ее трудно представить без него. Кажется, вот распахнется дверь и он войдет со словами: «Вот он я, как вы тут?» И видится он бодрым, веселым, загорелым, со смешинкой в глазах, каким мы привыкли встречать его после возвращения из очередной экспедиции, где черпал он силу и энергию для рутинной, но необходимой работы.

По-видимому, именно в экспедициях, которых было немало за его плечами, он жил и работал наиболее плодотворно. Только в тесном единении с природой он мог утолить свою неиссякаемую жажду познания неведомого и нового, что дарил ему окружающий мир. Владимир Евгеньевич жадно впитывал в себя эти дары природы и был непомерно счастлив даже самым маленьким открытиям. Наблюдая его в экспедиции во Вьетнаме в 1979 г., я поражалась его перевоплощениям, когда он буквально как ребенок, радовался и восхищался шерстью животных и перьями птиц, оставленными на кустах, или их следами и экскрементами на дорожках. Он упоенно докладывал о своих находках в диктофон, с которого потом Алла Владиславовна печатала новые страницы его книг.

Вспоминаю поход во Вьетнаме за слонами, куда я пошла с большой неохотой. Сначала ехали на машине, а потом около 7 км пешком по джунглям, с переправой (вброд по горло) через мутную реку. В джунглях разноцветные пиявки, которые, как иглы, впивались в шею и руки, а у реки огромные москиты. Я сбила ноги в жестких ботинках, еле шла, мечтая о стакане ананасового сока. И вдруг, как в сказке, зычный голос Владимира Евгеньевича: «Таня, Эмилия Ивановна, ребята! Сюда! Я нашел ананасы!» Когда мы подошли, он ловко разрубал ананас охотничьим ножом. Каждый получил по куску, какое это было блаженство! Слонов мы, однако, не встретили: только нашли место, где они останавливались на отдых. Но Владимир Евгеньевич, как истинный оптимист и следопыт, остался доволен этим походом, в котором он, казалось, ничуть не устал, долго подшучивая над моей хромотой. В конце этой экспедиции, возвращаясь в Ханой, мы разбились по машинам. Владимир Евгеньевич взял в свой газик меня, Л. Н. Медведева и двух зоологов-вьетнамцев. Шофер-вьетнамец был неопытным, и машина вскоре сломалась. На ремонт ушло несколько часов, и ехать пришлось в ночь через перевал, где накануне бандиты расстреляли военную машину. Настроение было, скажем прямо, не очень веселое. Когда мы тронулись в путь, Владимир Евгеньевич обернулся ко мне и сказал: «Будем петь песни, начнем со студенческих». За 5 часов поездки у нас кончилась вода, потом бензин и мы несколько раз были вынуждены останавливаться, чтобы заправиться. И здесь нам повезло, мы перепели весь возможный репертуар, включая дореволюционные, довоенные и городские песни. Я охрипла и отказалась петь. К тому же слух у Владимира Евгеньевича был далеко не идеальным. Но он не разрешил мне замолчать, сказав в приказном порядке: «Пойте, пожалуйста». Теперь я думаю, что это был единственный способ поднять дух у сидящих в машине.