– Моя-то чиста, а ваша?

– Ну, вот что, язык попридержи. Завтра забирай с утра свое командировочное удостоверение и билет на Сотинск, на второй рейс. Твоя миссия окончена. Я звонил следователю, ты ему больше не понадобишься. И не делай глупостей. Прощай, Ергашов.

Долго после этого разговора в ушах Аристарха стояли слова Титцева – «язык попридержи» и короткие телефонные гудки, означающие конец связи. После в неспокойных снах Ергашова лицо Титцева часто превращалось в метущийся телефонный диск, а уши резали непрерывные зудящие гудки, от которых, казалось, нет избавления.

В Ельничном Ергашова не встречали фанфарами. Из объединения директору комбината сообщили, что Ергашов зачем-то оговорил в милиции Титцева, а в Софьино, на юбилее леспромхоза, пьянствовал и учинил драку с хирургом, был замечен в интимных связях с самодеятельной артисткой местного клуба. Оттуда же в партком и профком комбината «ДальСеверЛес» поступили соответствующие бумаги, с требованием разобрать поведение коммуниста Ергашова и примерно наказать. Аристарх вначале своим друзьям рассказал все, как было о наезде на детей, о разговоре с Титцевым. Признался, что проучил врача, но за дело, тот сам виноват, первый начал.

– Та зачем тому Титцеву врать, шо его не було у машини. Все ведь обошлось. Тут шо-то не так, – говорил Чернонос Соневу, оставшись с ним наедине после разговора с Ергашовым. – Та и Аристарх напортачил в Софьино, а? Будет персоналка, точняк.

Он только не сказал Саше Соневу о недавнем телефонном звонке к нему домой.

– Василий, Чернонос? Не спишь еще?

– Та ни, а шо, хтой то?

– Не узнал бывшего шефа?!

– Алесандра Констинтиныч! А як же, та боже мой. Завсегда рады вас слухать.

– Не забыл, как я тебя из грузчиков вывел в мастера? Как в партию принимал?

– Та як можно! Слухаю.

– Вот что, через какое-то время будет персоналка на твоего нынешнего шефа. Ты член партбюро лесобазы?

– Так точно.

– Ты должен быть строг и даже суров, и непоколебим, пусть это даже твой друг. Так ведь обязан поступать партиец?

– Так точно.

– Вопросы есть?

– Один, мабуть. Сыночку кончает скоро восьмилетку. Хочу заслать его в Ироши, в техникум.

– Надеюсь, пойдет по нашей, лесной отрасли?

– Безу усяких сомнений. Токо хочет в букхгалтера.

– Проблем не будет. Как получит аттестат, сразу пиши заявление на мое имя в «Ирошиобллес». Может, станет нашим стипендиатом. Гарантирую отличное общежитие. Давай, действуй.

Партбюро лесобазы посчитало сигналы из Софьино и объединения о недостойном поведении коммуниста Ергашова весьма тревожным сигналом, и сочло необходимым рассмотреть персональное дело начальника лесобазы. Подобного в практике лесной отрасли области еще не было. И вот партийное собрание. Всего несколько сот метров отделяли дом Ергашова от конторы лесобазы, где в актовом зале собрались его товарищи по работе, друзья. Перед ними он должен держать отчет. Только как пройти эти метры по центральной улице поселка, как потом отвечать на вопросы тех, кто раньше считал его честным человеком? И не пойти на собрание он не мог. Трусость – не в его характере. Аристарх вышагивал по неуютной, неприбранной гостиной и вспоминал, как провожал на железнодорожный вокзал плачущую Зою и Игорька. Жена взяла отпуск и уехала с сыном к своей матери неделю назад, после бурного объяснения с ним. И сейчас, чем ближе продвигалась часовая стрелка к девятнадцати часам, тем все неспокойнее становилось на душе Аристарха. «Что делать, что отвечать на собрании?» – думал он, раскуривая очередную сигарету. Действительно, как ему убедить людей, что он не пьянствовал в Софьино, отмечал со всеми юбилей предприятия. Что драка с врачом – это было чисто мужское дело, когда надо было просто постоять за себя, да и за женщину, которой тот не давал проходу. И кому, какое дело до его, Аристарха, личной жизни? Он не обязан ничего такого рассказывать никому, и не может ставить на суд людей свой любовный порыв и Лены. Мало ли какие сплетни. А разве Титцева он оговорил? Зачем это ему надо, когда от решения Александра Константиновича зависит строительство будущего цеха по производству плит из опила, один росчерк его пера и могут надолго остаться в загоне или, наоборот, успешно решиться вопросы реконструкции лесобазы, наконец, в его власти карьера любого подчиненного. Пойти на компромисс с совестью и сказать, будто он ошибочно показал на допросе, что Титцев еще до ЧП пересел в машину Усталова? Ну, был, как и все после юбилея, не трезв, вот и померещилось. Нет, он на это не пойдет. Хотя Ергашову приятели из объединения уже сообщили, что на заседании бюро Ирошского горкома партии Титцев категорически отрицал свое присутствие в машине, когда шофер совершил наезд. Ох, как корил себя Аристарх за то, что был не сдержан в Софьино с хирургом, что своей интимной связью с Леной запачкал и свое имя и её. Но этой последней мысли он ужаснулся. Как ему вообще такое пришло в голову, ведь это не какая-нибудь гулящая женщина, а та, чьё сердце искренне полюбило его. Он верил её чувству, поскольку и сам осознал, что те две ночи в квартире Лены перевернули в его душе тот пласт, который заслонял собой родник, жаждавший настоящей, глубокой любви, какой не было у него с Зоей. И что, о своих чувствах он должен распинаться там, на собрании, открывать им самое потаённое, что его семья, казавшаяся всем такой дружной, на самом деле просто союз мужчины и женщины, и не более того? Да никогда.