– Рисуй транспарант.

– Я не умею, – попытался спрыгнуть я, тоскливо глядя на стремительно подсыхающую гуашь или нечто на неё похожее.

– Все не умеют, – выдала мудрость Клара. – У неумелого руки не болят. Так что рисуй давай.

– Что рисовать? – сдался я.

– Вот текст, – Клара положила передо мной листочек. – И постарайся, чтобы всё влезло и буквы не очень кривые были.

Я машинально скосил глаза на строчки. Там было написано:

«Мы – комсомолия, с железной волею, мы строим новой жизни путь! 

Эй, твёрже ногу, попу и богу, с того пути нас не свернуть!»

Мда. И как столько слов уместить на полотнище?

Кроме того, я заметил, что при попытке рисовать, руки мои начинали предательски дрожать и буквы получались слишком уж рахитичными.

Досадно, не Рубенс я явно. И даже не Ван Гог.

Прибежала Клара, посмотрела на мои мучения и прогнала клеить бумажные фонарики. В общем, одно другого не легче.

Я сидел и беспросветно размазывал тоненькой кисточкой вонючий клей по краям основания фонарика, когда со стороны моего жилища раздался крик.

Честно говоря, первое, что я подумал, что кто-то зашел ко мне и увидел Еноха. Но нет, от порога моего дома орал Виктор Зубатов личной персоной.

«Да что они, сговорились все сегодня орать?» – с досадой подумал я, вспомнив скотину петуха.

– Вор! – надрывался Зубатов, глядя на меня и некультурно показывая на меня пальцем.

– Что опять? – рядом возник Жоржик.

– А ты зайди! Сам зайди и всё поймёшь! – возмущался Виктор.

Жоржик, сердито сплюнул, зашел и через пару секунд вышел обратно:

– Ну зашёл и что? – проворчал он.

– Там же колбасой воняет! – издал вопль смертельно раненого марала Зубатов.

– Ну и что, что воняет? – не мог сообразить Жоржик. – Дом старый, конечно там не розами пахнет.

– А то! Он украл мою колбасу! Вор!

– Какую ещё колбасу? – нагло глядя на Зубатова, спросил я, – ты сказал сходить в сельсовет и принести саквояж с реквизитом. Я сходил? Сходил. Принёс? Принёс. Реквизит? Реквизит. Гудков лично видел и может подтвердить. Что тебе ещё от меня надо? И почему вместо «спасибо» ты уже второй день обвиняешь меня непонятно в чём?

– Ты мне зубы не заговаривай! – процедил Зубков, – если я сейчас найду свой честно заработанный харч – тебе мало не покажется!

Он резко крутанулся и влетел в дом. Моё сердце замерло, и я похолодел: вспомнил, что торбу с реквизированной едой я повесил на гвоздь в стене (чтобы крысы и Басик не достали). И свёрток висел буквально на виду, выделяясь на замызганной стене светлым чужеродным пятном.

В общем, сейчас походу мне будет гамбец. Надо, в общем, делать ноги.

Я стоял и прикидывал, за сколько смогу добежать и выскочить за ворота, и в каком направлении сматываться из села, когда Жоржик, видимо заметив мой безумный мечущийся взгляд, предусмотрительно стал как раз между мной и спасительными воротами. Из-за чего моментально потерял все заработанные в моих глазах очки репутации.

Долгое время было относительно тихо и ничего не происходило.

Неподалёку Нюра и Люся с громким смехом хором разучивали слова для сегодняшнего представления:

– Ваши книги по клубам то взятые,

Православною верой проклятые!

Ждёт в аду вас за них наказание,

А читать бы вам лучше писание!

Чай написано слово то божие!

Не товарищем с бритою рожею,

В черной куртке, да в кепке прохвостовой,

А святым и блаженным апостолом!

А мы с Жоржиком просто стояли во дворе и молча ждали, чем вся эта ситуация закончится.

Затем из дома вышел растерянный Зубатов.

– Ну что? – спросил его Жоржик.

– Ничего не пойму, – махнул рукой Зубатов и, глядя на меня, злобно сказал, – я за тобой буду следить! Ты меня понял, босяк? И рано или поздно поймаю на воровстве и пристрелю!