Кто-то из ребят ещё играл в догонялки, и один как раз проносился мимо нас. От созданного им ветра кучерявые волосы Женьки Карпова полезли ему в лицо, и он раздражённо отодвинул их.

 –  Я не считаю тебя плохой, – признался он, подумав.

 –  Какая мне разница, что считаешь ты? – поразилась такой наглости я. – Меня из-за тебя все учителя ненавидят, типа я плохо себя на уроках веду. Все, понимаешь ты? Особенно Селёдка, которая вообще моим любимым учителем была… до вчерашнего дня…

 –  Отругала? – сочувственно спросил парень, но мне его сочувствие было не нужно, потому что он один был виновником всех моих бед, он один отравлял мою школьную жизнь и он один вызывал это противное чувство ненависти, которое появлялось теперь каждый раз, стоило мне увидеть этого несносного мальчишку.

 –  Не отругала – возненавидела, – ответила я, ещё не зная этого наверняка, но предчувствуя. – Прям как я тебя. Ненавижу, понял? Ненавижу тебя!

Я прокричала последнюю фразу, чтобы её смысл точно дошёл до Карпова. К сожалению, он дошёл не только до него, но и до вошедшей в класс Селёдки. Как у неё получалось это – всегда появляться тихо и не вовремя?

 –  Вероника Жаворонкова! – обратилась она ко мне. – Твоя ненависть уже чуть не стоила нам всем очень дорого. Это ужасное чувство, очень некрасивое. И деструктивное. Если не можешь бороться с ним, то хотя бы держи его при себе.

Этот холодный тон и злые глаза я отлично запомнила со вчерашнего дня и знала, что теперь так будет всегда.

Она ненавидела меня за то, что мои родители едва не подали на неё в суд и не лишили работы, а я не могла отвечать ей взаимностью, потому что все мои негативные чувства вертелись вокруг истинного виновника всех бед – Женьки Карпова.

11. Глава 10

К двадцати годам я твёрдо поняла, что друзья могут быть разными и совершенно не обязательно иметь с ними общие увлечения. Друзья перестали быть тем, чем были прежде, но «своих» людей я всегда ценила и берегла.

Так, с Олей мы остались добрыми подругами, хоть она с возрастом стала совершенно невыносимой и, если я познакомилась бы с ней сейчас, то ни за что не подружилась бы. Она об этом знала и всегда отвечала:

 –  Я б с тобой – тоже. Не выношу таких людей.

И мы дружно смеялись, потому что история не знает сослагательного наклонения, и мы с Северовой продолжали быть подругами и любить друг в друге что-то более глубокое, чем внешняя мишура. Оля была умной, честной и никогда не подводила. С ней было интересно и имелось много общих воспоминаний. Это придавало нашему общению особую ценность – друг с другом мы становились более… самими собой. Теми самими собой из школьных лет, которые сейчас вспоминались с особым теплом и даже трепетом.

 –  Я нашла тебе работу! – заявила как-то раз Ольга, когда я жаловалась, что практику нам предлагают бестолковую и бесперспективную.

 –  Да? – без особого энтузиазма переспросила я. – И что это за работа? Как мне может найти работу человек вроде тебя?

 –  А что со мной не так? – поразилась Оля, делая вид, что оглядывает себя.

Вообще, она была неотразима. Всегда. Со времён школы у Оли выработался свой стиль. Что-то среднее между строгим офисным и практичным. Точного определения я дать не могла, но Оле вся её одежда очень шла, хоть зачастую и скрывала совершенную точёную фигуру.

Минимум макияжа, но непременно идеальные брови и какие-нибудь необычные крупные серьги в этно стиле, не совсем подходящие одежде.

 –  С тобой всё прекрасно,  –  устало ответила я, сидящая тогда напротив неё в каком-то вегетарианском ресторане и неспешно поедая морковный десерт изящной ложечкой. – Но ты со своими практиками, психологией и прочим, а я, понимаешь ли, недоинженер.