Итак, личности пяти осетин-участников Ашиновской экспедиции были установлены, и даже был определен их возраст по сохранившимся церковным книгам селения Ардон.

И еще, в одной из церковных книг я нашел весьма любопытную для меня запись: «В ночь на 4-го августа 1906 года у Илаева Ахмата уворована лошадь», то есть лошадь у него украли, когда ему шел 45 год. В Абиссинии Ахмат был в 1889 году, следовательно, лошадь была украдена через 17 лет после его возвращения из экспедиции. Вроде ничего особого нет, украли лошадь моего прапрадеда 118 лет тому назад. Но ощущение того, что моя фамилия и мой род существовали 118 лет назад, стали вдруг для меня очевидными, и я почувствовал, что сам являюсь частью и продолжением этого моего осетинского рода и фамилии.

В 1903 году в Ардоне проездом находился известный российский писатель Александр Петрович Андреев. Приехал в селение он с поручиком Веленским – членом администрации Терской области. Еще в дороге Александру Петровичу стало известно, что в Ардоне проживают участники Ашиновской экспедиции. У него появилось чрезвычайное желание пообщаться с ними. В том же году вышла книга А.П. Андреева под названием «В плоскостной Осетии», где описывается подробно встреча с Ардонскими ашиновцами.

Я привожу полное изложение выдержки из книги его бесед с бывшими членами Африканской экспедиции в 1888-1889 годах в Ардоне:

«…Когда я и мой товарищ, поручик Веленский, начальник одного из участков администрации Владикавказского округа Терской области, въехали в большую и грязную казачью станицу Ардон, наш возница обернулся и спросил:

– Где начальник хочет остановиться?

–У полковника Xоранова Созрыко Дзанхотовича, – ответил ему мой товарищ: -знаешь, где он живет?

–Знаю, знаю, – закивал головою возница и, подщелкивая увязавшую чуть не по колено в грязи тройку усталых лошадей, повез нас на другой конец станицы.

Мы двигались, конечно, медленно, и ничто не препятствовало мне разглядеть все признаки материального благосостояния станицы: хорошо построенные деревянные или каменные дома, прочные и зачастую железные крыши, разные службы при домах, недурную православную церковь и, наконец, даже 6-ти-классное духовное училище.

– Наши казаки живут вообще очень хорошо, – говорил мне тем временем Веленский: – но, к сожалению, богатая природа сделала их такими же ленивыми, как и всех вообще обитателей нашей плоскости – аборигенов и пришельцев. Как и осетины или ингуши, казаки занимаются главным образом строганием палочек, а работы возлагают или на женскую половину, или на наемных рабочих из России. Сверх того, сильно пьянствуют, как и осетины, и перенимают даже их нравы и обычаи вместо того, чтобы быть пионерами новой и высшей культуры в крае.

– Но что же поделаешь, коли такова уже русская натура? – заметил я: – куда ни придет наш соотечественник, везде он быстро сходится с местным населением и начинает подражать ему. Благодушие, широкая терпимость, а отчасти и распущенность- эти основные наши черты позволяют нам уживаться с самыми удивительными крайностями. Я давно уже живу и странствую по нашим окраинам и всегда замечал, как быстро сходится наш мужичек или солдат с чуждыми народностями, к которым забрасывает его судьба, и особенно, если эти народности малокультурны, а по складу своего характера – благодушны и общительны. И все равно тогда ему, каким языком говорит эта народность и какому богу молится. Не даром же на западе нас считают прекрасными колонизаторами.

– Я вполне согласен с вами, – ответил Веленский, – и чрезвычайно ценю в нашем народе эту терпимость и способность к слиянию с инородцами. Но едва ли можно одобрить, когда он, носитель во всяком случае высшей культуры, усваивает себе нравы и обычаи этих инородцев и таким образом не поднимает их до себя, а сам спускается к ним.