В Андреевском скиту я застал партию паломников, которые вышли раньше нас из Пантелеимоновского монастыря с проводником. Эти паломники уже побывали в некоторых карейских келлиях и подворьях, затем направились к празднику в Андреевский скит, чтобы отсюда потом паломничать на вершину Афона.

К всенощному бдению зазвонили в восемь часов вечера. Особый уклад афонской жизни и богослужения прославили Святую Гору и возвысили ее на недосягаемую высоту в глазах всего христианского мира. Даже в глазах поработителей своих, турок, насельники Афона издревле стяжали уважение и благоговейное преклонение пред их великими подвигами.

Кто не побывал на Святой Горе в пору расцвета ее и многомонашества, тому затруднительно представить себе тогдашний особенный уклад афонского быта. Отсюда совершенно удалена была суета мирская; здесь мысль человеческая была здорова, свежа и светла. И вот эти питомцы земного удела Богоматери – келиоты, каливиты и сиромахи – из глубоких пустынь пришли теперь под своды храма, чтобы едиными устами и единым сердцем славить Господа и слиться со всем скитским братством и паломниками во всенощной молитве. В эту ночь все афонские православные разных наций неразрывно слились в священное единое собрание для молитвенного прославления Триединого Бога и покровителя скита, святого апостола Андрея.

Из моей памяти никогда не изгладится это богослужение. Не многочислен был хор, но замечательное исполнение, прекрасна сама мелодия. Не было крикливости многих наших церковных хоров – пение спокойное, плавное. Нечто величественное и вместе с тем плачевно-заунывное, проникающее в душу неслось с клиросов. В глубине души это пение вызывает покаянные движения, окрыляет мысль и уму открывает дверь к таинственным созерцаниям, дает умиление, радость.

Вот какое настроение, какие чувства невольно вызываются афонским богослужением.

Русский монашеский хор пел на великой ектении греческое «Кирие элейсон» (Господи, помилуй) – и пел так, что если бы всю ночь продолжалось это, то не утомило бы слушать. Говорят, что в пении нельзя придать такой выразительности русскому слову «помилуй», как греческому «элейсон»…

До шестопсалмия, начинающегося около двенадцати часов ночи, разрешалось поддерживать в кубе кипяток и пользоваться им для утоления жажды. Один монах, дав мне щепотку чаю и кусок сахару, направил меня в особое помещение. Около громаднейшего куба поленница дров: она служит вместо стола, а дрова, раскиданные тут, вместо стульев. Около окна и на полу, сидя и стоя, торопливо пили кипяток сиромахи и пустынники. И – о, удивление – один сиромах вдруг назвал меня по имени. Я удивленно посмотрел на него.

– Помните, мы с вами вместе были в экскурсии из Ялты в горы?

И я, действительно, припомнил молодого тогда и хорошо одетого человека, который путешествовал по всей России и святым местам. Потом он был, как выяснилось, на хорошей службе. Но от всего отказался, поехал в Святую Землю, потом на Афон – и вот теперь смиренным иноком проживал в пустыньке с одним старцем-иеросхимником… Заговорившись, мы вышли последними. В храме читал шестопсалмие старший иеромонах при тусклом свете лампады.

Многие русские не знают, что удлиняет всенощные бдения на Святой Афонской Горе. Исполнительность, неторопливость, долгое чтение синодика на литии и сугубых ектениях; пред шестопсалмием, между кафизмами и по шестой песни канона читаются длинные святоотеческие поучения.

Бдение кончилось в седьмом часу утра. Ранняя литургия была в церкви святителя Иннокентия. Звон к поздней литургии начался в восемь часов утра. Позднюю литургию, как и всенощное бдение, служил священноархимандрит, настоятель скита, с множеством иеромонахов и иеродиаконов. В конце литургии был отслужен положенный молебен.