– В партикулярном качестве!.. – зачем-то добавил молодой человек и снова вздохнул.

– Благодарю вас, штаб-ротмистр, – вежливо и, кажется, без особого трепета ответила девушка, помогая офицеру поскорее проскочить трудное место.

– Мне поручено расследовать убийство… простите… дело вашего мужа. Посему, позвольте задать вам несколько формальных, но, увы, обязательных при сложившихся обстоятельствах вопросов.

– Извольте, сударь. Порядок есть порядок!

Данилов приподнял бровь, изумляясь самообладанию Натальи Петровны, которое невозможно было заподозрить в словоохотливой барышне, выпорхнувшей из соседней комнаты всего минуту назад. Впрочем, что дивиться, некоторые люди, испытывая удары судьбы, не расклеиваются, а наоборот, сжимаются пружиной, черствеют душой. Порой навсегда. Видно, сочувствие обернулось ключиком, запершим чувства женщины на некий незримый замок. Бровь вернулась на место.

Покосившись на записную книжку, в коей начинающий следователь наскоро отметил интересующие его вопросы, Евгений Николаевич спросил о другом:

– Скажите, сударыня, о каких бесстыдниках толковала ваша горничная, отпирая мне дверь?

Карачинская разом утратила хладнокровие и отвела взгляд. Ответила со смущенной улыбкой:

– Не обращайте внимания, господин штаб-ротмистр. Это так… недоразумение. Почти каждую ночь напротив окна моей опочивальни объявляется таинственный наблюдатель. Мужчина.

– Вот как? И кто же он?

– Сама не знаю. Он безмолвно стоит в отдалении, под топольком. Должно быть, полагает себя незаметным. Впрочем, я и правда не сразу обратила внимание. Думала, игра теней.

– Но для чего? Что ему нужно?

– Из романтических видов, – девушка пожала хрупкими плечиками и тотчас запунцовела.

– Вы это наверно знаете? – уточнил Данилов более для полемики, нежели всерьез. Он и сам был убежден, что дело обстоит именно так. Зачем еще мужчине подглядывать за столь молодой и привлекательной особой?

– Наверно. Вчера я не выдержала и отправилась на место, где он обыкновенно торчит. Поглядеть, какая оттуда простирается панорама. Спасают ли от нежелательных взглядов шторы, понимаете? Так вот… на древесном стволе, аккурат напротив глаз, очищена кора и ножиком вырезаны мои инициалы «Н. П.».

– Разумеется, в ореоле сердца?

Хозяйка предпочла сделать вид, будто интересуется складками платья. Молодой человек понял, предположение верно.

– И давно, позвольте узнать, продолжаются эти гляделки?

– Точно не скажу.

– Прошу вас, вспомните. Это может быть очень важно! Когда впервые объявился ваш, с позволения сказать, воздыхатель? До гибели Владимира Михайловича или после?

– Говорю же, не помню! Кажется, до, – вдова по-детски надула губки. – Сколько в действительности продолжается сие безумство, сказать не могу! И никакой он не воздыхатель!

– Хорошо. Зайдем с противоположной стороны, – задумчиво протянул Данилов, не обратив ни малейшего внимания на демонстрацию обиды. – Скажите, были ли у вашего супруга враги?

– Вы полагаете, что мужа убили нарочно?

– На войне со всеми поступают именно так, сударыня. Пожалуйста, ответьте на заданный вопрос. Кто мог желать смерти господину поручику?

– Ах, помилуйте! Здесь, на Кавказе, любой уважающий себя туземец почитает за счастье раздобыть голову русского офицера. Это угадывается по сердитым взглядам. К дамам, впрочем, отношение самое почтительное. Сие тоже видно.

– Я, Наталья Петровна, говорю вовсе не об абреках. Меня интересуют свои.

– Свои?! Статские или военные?..

– И те, и другие.

Карачинская смешно наморщила лоб, силясь вспомнить хоть кого-нибудь, кто мало-мальски подошел бы на роль супостата. И, как видно, не преуспела: