Этот высокий худой человек в неизменной широкополой шляпе, замотанный в шарф так плотно, что едва можно было разглядеть блеск глаз, прекрасно ориентировался в хитросплетениях улиц и переулков, удивляя этим талантом даже коренных жителей. Как сумел иностранец, да еще недавно прибывший в город, так быстро освоиться в этом лабиринте? – недоумевали они. В ответ он обычно говорил, что всегда любил лабиринты, поэтому чувствует себя в них как дома, и улыбался под скрывавшим лицо шарфом.

– На Дорсет-лейн! – прозвучал очередной адрес. Возница подождал, пока господин в теплом зимнем пальто займет место в экипаже, и тронул вожжи.

Получить работу оказалось несложно. Владелец конторы не тратил время даром, в двух словах объяснил все, что нужно было знать новичку, и не задавал лишних вопросов. Через несколько часов новый работник в первый раз запряг в свой экипаж гнедую кобылу и выехал на улицы Лондона.

На перекрестке кэб остановился, и возница хэнсомовского экипажа, ехавшего мимо, приветливо помахал рукой.

Постоянно находиться среди людей, быть предупредительным с пассажирами (за чрезмерную лихость или грубое обращение могли подать жалобу в полицию), беседовать с другими кэбменами на бирже или при случайной встрече на улицах. В этом огромном городе не обращали внимания на акцент – один Бог ведает, сколько здесь собралось разных говоров, и не стремились заглянуть под скрывающую лицо ткань – в эту пору года все старались защититься от холода и ветра. Эрик, некогда парижский Призрак Оперы, быстро научился поддерживать праздные беседы, коротая время в ожидании новых клиентов, и проявлять живейшее внимание к последним сплетням и слухам, будь то загулявшая жена мясника или страшное преступление, о котором выкрикнет мальчишка-разносчик газет. Говорить, слушать и запоминать. В этом было первое задание на испытательном сроке.

Пожилой господин рассчитался и покинул экипаж, но не прошло и пяти минут, как извозчика окликнули новые пассажиры, пара, пожелавшая доехать до Альберт-холла, и Эрик спрыгнул вниз, чтобы открыть дверь.

Профессору Ван Хельсингу было нужно разузнать о происшествиях, случившихся в последние месяцы, и бывший Призрак Оперы стал его глазами и ушами в конторе наемных экипажей, где почти четыре года проработал Джон Доббс. Полиция, как просветил его наниматель, сочла беднягу жертвой грабежа – и эта версия была весьма вероятной. В Лондоне хватало нищих, отчаявшихся и обезумевших, готовых убить и убивавших за несколько шиллингов. Даже самого Эрика дважды пытались ограбить.

Четыре смерти за два месяца! Пусть труп обнаружен лишь один, но Призрак Оперы не сомневался, что и прочие, кого пока считают пропавшими без вести, мертвы. Все они были кэбменами, и все их экипажи были найдены полицией пустыми на окраинах Лондона. Свидетельства очевидцев, как это часто бывает в таких случаях, разнились, мало кто счел бы их заслуживающими доверия. Полиция обычно только отмахивалась от рассказов об огромном лохматом то ли волке, то ли диком псе с горящими глазами, который легко преодолевал самые высокие преграды, и более того – некоторые утверждали, что он превращался в человека! У полиции слишком много забот и с обычными преступниками…

Именно поэтому кэб под номером 3011 то и дело проезжал районы, где вряд ли мог найти клиента. Во все места, где зверь нападал или просто был замечен, приходил странный человек, говоривший с сильным французским акцентом и никому не показывавший своего лица, чтобы осмотреть каждый дюйм земли и стен.

Дважды он был близок к цели. В первый раз – когда подвозил отчаянно ругавшегося шотландца, увы, тот не собирался обсуждать свое приключение с каким-то кэбменом, но Эрик на всякий случай хорошо запомнил и пассажира, и адрес, по которому его отвозил. Второй раз он ехал по Суондем-лейн и услышал крик ужаса. С ним не было пассажира, поэтому он, не раздумывая, свернул и погнал экипаж на голос. Женщина средних лет с большой корзиной шла из бакалейной лавки, она осталась жива и почти невредима. Дождавшись констебля, Эрик ответил на несколько вопросов и покинул место происшествия, составляя в уме очередной отчет для профессора Ван Хельсинга.