– Постараюсь, но порой мне сложно себя контролировать, ты должна понимать это, ведь я была на грани с жизнью…

– Да, конечно, я помню. Хорошо, ступай.

Попрощавшись, я вышла из кабинета и направилась в свою комнату.

– Адекватно себя вести… Кто бы говорил? Она себя вела как консервная банка, что имела истёкший срок хранения, лет пять, и тут её вдруг взболтнули, как газировку, ей-богу.

Придя в комнату, я упала на кровать, во всех смыслах этого слова, и стала предаваться размышлениям о том, что произошло сегодня. Но мой разум остановился на последнем случае, на госпоже «консервная банка». Мне было смешно, в какой-то мере я воспринимала это как нечто забавное, но осадок от выплеснутого негатива всё ещё оставался у меня.

– Как же избавиться от него? Что же делать? – думала она – О, нарисую её во всей красоте!

И я стала рисовать консервную банку, затем дорисовала ноги и руки, а на месте крышки – кривое от гнева лицо с открытым ртом и несколько фраз. Рядом её любимое кресло и стол, где были булочки и чай.

– Если она это увидит – мне конец! – подумала она – Но разве меня это когда-то останавливало? К тому же, куда хуже, я и так в больнице для слабых головой.

Дорисовав, я гордилась собой, но припрятала этот рисунок к остальным, к тем, что не для общего обозрения, ведь я часто замечала, что в комнатах роются.

Отодвинув тумбочку, я приподняла линолеум и достала папку, что там находилась. Положив в неё, я не спешила класть обратно. Я достала старые работы и стала рассматривать их. Здесь был собран весь кошмар моей души, всё то, что выражало меня по-настоящему.

– Разве такое можно показывать кому-то? Меня ведь никогда не выпустят из стен этого здания!

Мой диагноз был куда проще: «Депрессия тяжёлой формы», ну и ещё парочка сопутствующих диагнозов. К такому выводу они пришли после того, как я попала в отделение больницы после попытки суицида, парочки тестов и моего «жизнерадостного» состояния. Типичный случай.

Сначала я лежала в своей комнате, была даже проверка на прочность лампы, но вскоре мне пришлось смириться. Вывод: некачественно и зыбко. Меня тогда привязывали к кровати и пропитывали дни напролёт успокоительным. Тогда я и осознала, что вегетативное состояние – не для меня. Жаль время, которое уходит в никуда, а ты лежишь и ничего поделать не можешь, ни туда, ни сюда.

Время спустя я стала выходить и осматриваться, без интереса ковырялась в настольных играх, черкала карандашами хаотичные линии, засматривалась в окна, на потолок и стены. Мне не хотелось думать и принимать мысль о том, что жизнь всё ещё продолжается, и она может быть прекрасной. Где-то в тот период я и встретила этого старика-добряка.

Но сейчас они считают, что я иду на поправку, потому стоит тщательно такое прятать. Бережёного – Бог бережёт!

Остаток дня я провалялась в кровати. Мне не хотелось ничего, к тому же делать было нечего. Время, отведённое на самозанятость в комнате общего доступа, было недоступным для развлечения ещё пару часов. Не знаю почему, но я иссякла и была опустошена, мне не хотелось ни сыграть в партию со стариком, ни рисовать, лишь мысли путались у моих ног и просили внимания, потому я и предалась размышлениям, думая о том, что я пережила и как это повлияло на меня.

К ужину, как ни странно, я явилась, что вызвало бурю эмоций у тех, кто за нами приглядывал и знал, что я изредка посещаю его. Но с другой стороны, разве это странно? Ведь я пропустила и завтрак, и обед… Лишь старик не удивился, слишком наблюдательный. А что ему ещё делать здесь, с его-то IQ?

Проснувшись от визгов, я осознала, что наступил новый день, но не желала его встречать с распростёртыми объятиями. Лишь накинув одеяло на голову, пыталась вновь уснуть. К моему сожалению, медсестра, что отвечала сегодня за подъём, не позволила мне воплотить это в реальность, потому я покорно поднялась и пошла выполнять то, что было велено.