Она сказала, что ее босс, Большой Алан, «до усрачки» боится смены правительства. В случае победы лейбористов Большой Алан предсказывал массовые сокращения рабочих мест в секс-индустрии Сохо.

– Члены парламента от консерваторов всегда были нашими постоянными клиентами, – объяснила Джастина. – Большой Алан давал большую скидку – в обмен на пропуск в палату общин.

– А каких специальных услуг потребуют члены парламента от лейбористов? – спросил я.

– Ну – прошептала Джастина, приближая ко мне искусственно загорелое лицо, – давнишний член парламента от Престона имеет целый список выражений, который мне надлежит выкрикивать, когда я делаю вид, будто кончаю.

– Например? – очень настоятельно спросил я.

– Всякие странные выражения, – сказала Джастина и поправила груди в своем чудо-лифчике, чтобы они смотрелись повыигрышнее. – Я должна кричать «Октябрьская революция», «Четвертый пункт»,[22] а кончать нужно с криком «Бетти Бутройд».[23]

Совершенно очевидно, что Джастина пребывает в полном неведении по части славной истории Лейбористской партии. Я-то, разумеется, понял, о чем идет речь, потому что некогда был основателем и лидером политической организации «Розовые бригады». Мы были группой радикально настроенных, страстных подростков. Мы требовали:

› Организовать вдоль автострад велосипедные дорожки.

› Объявить мораторий на библиотечные штрафы для пенсионеров.

› Отменить НДС на скейтборды.

› Повысить цену на сигареты по меньшей мере до 10 фунтов за пачку.

› Привязать плату за присмотр за детьми к прожиточному минимуму.

› Мира, а не войны!

Пандора состояла в исполнительном комитете «Розовых бригад», но через три месяца подала в отставку после серьезной ссоры по поводу антитабачной политики партии. В возрасте шестнадцати лет она уже выкуривала по пятнадцать безумно дорогих сигарет «Бенсон энд Хёджес», а после ужина время от времени позволяла себе сигару.

– Октябрьская революция, Четвертый пункт и Бетти Бутройд, – повторила Джастина, словно пытаясь отыскать эротический подтекст. – Таких легких денег я никогда не зарабатывала. Этот урод управляется за полчаса, а денег отваливает столько, что я могу неделю отовариваться шмотьем в «Теско».

Джастина поспешила на работу, а я задумался над темами разговоров в нашей деревне Сохо. Трудно представить, чтобы о столь насущных житейских вещах в открытую говорили в деревнях Лестершира, если не считать Фрисби, где, если верить слухам, процветает язычество.

Только что закончил работу и так перетрудился, что, несмотря на поздний час, никак не удается заснуть. Дикар вел себя сегодня как гнусная свинья. Свинья, страдающая наркоманией, алкоголизмом и безусловным распадом личности. Кошмар начался с того, что я пришел на работу и увидел в окне большой плакат:

ВХОД ЗАПРЕЩЕН:

социалистам

с мобильными телефонами

с силиконовыми грудями

содомитам

лицам с подтяжкой лица

с кредитными картами

валлийцам

вегетарианцам

некурящим

пенсионерам

трезвенникам

с органайзерами

завсегдатаям клуба «Граучо»

журналистам

пролетариям

комикам

инвалидам

лесбиянкам

собакам-поводырям

жирным

ливерпульцам

детям

любителям йогуртов

с фирменными сумками

христианам

бельгийцам

выпендрежникам-любителям ризотто

рыжим

бывшим женам

У дверей ресторана бесновалась разъяренная толпа. Толстая женщина размахивала сумочкой с бамбуковой ручкой и говорила с резким валлийским акцентом:

– Я родилась в Ливерпуле, а моя партнерша – комик. Это возмутительно!

За окном сидел Дикар, курил сигарету и салютовал толпе бокалом с шампанским. Я вошел внутрь и направился на кухню.

– Возвращение провинциала, – проревел Дикар. – Как поживает старый добрый Лестер?