– К фрейлинам!

– К фрейлинам? Да им по сту годов каждой. Беззубые…

– Почему такие старые?

– Императрице самой пятьдесят, так что же она двадцатилетних рядом с собой держать будет?

– Я так хотела тебя видеть! Однажды даже подъехала к яхте на лодке, – рассказывала Любушка. – Видела тебя – ты был на палубе, а потом вдруг ушел и больше не показывался. Чтобы поговорить с тобой, все рассказать, объяснить, я решила ждать здесь хоть до зимы! Я была уверена, что когда-нибудь мы встретимся. И вот теперь я счастлива! – И она прижалась к нему.

– А как же все-таки муж? – немного погодя спросил Ушаков. Любушка молчала. – Помнится, красивый такой, черноглазый. И рассудительный, деловой.

– Действительно, он и порядочный человек, и неглупый. Его все хвалят, а особенно мама. Но мне он противен. Я не могу с ним жить!

– Значит, у тебя выходит, как в былине: «Здравствуй, женимши, да не с кем жить»?

– Да, – грустно согласилась Любушка.

– А зачем же выходила за него замуж?

– Глупая девчонка. Вспомни, Феденька, сколько же мне тогда было?

– Почему меня не ждала?

– Но ведь я же говорю: я ждала тебя, ждала целых три года.

– Я тебя ждал пять лет!

– Так это ты. Ты – крепкий. Ты все можешь…

Ушакову как-то не хотелось спрашивать, но он все-таки спросил:

– А как же сын, Егорушка?

– Ты даже помнишь его имя? – засияла Любушка. – Он хороший мальчик, отлично учится. Черноглазый, красивый. Ему уже восемь лет.

– И тебе не скучно без него?

– Скучно, Феденька. Но я знаю, что он – мой, что он никуда не денется. А ты – ты скоро уедешь. И без тебя мне еще скучнее…

Так они сидели и говорили все об одном и том же – о своей юношеской любви, которая запылала с новой силой. Не могли наговориться, насмотреться друг на друга.

Три дня пролетели как одно мгновение.

– Ах, если бы завтра не состоялось заседание Адмиралтейств-коллегии! – говорила накануне вечером Любушка. – Пусть бы что-нибудь помешало – наводнение какое…

– Что ты, что ты говоришь, Любушка, окстись! – махала рукой тетушка. – Сегодня и впрямь ветер так и рвет с залива.

Но наводнения не случилось. Заседание прошло без помех. Капитан-лейтенанта Федора Ушакова назначили командиром 66-пушечного корабля «Виктор».

Императрица сказала о нем графу Чернышеву:

– Ушаков слишком хорош для императорской яхты. Ему командовать боевым, линейным кораблем!

И желание Екатерины было тотчас же исполнено. Ушаков должен был отправляться в Кронштадт. Любушка плакала навзрыд, прощаясь с Федей.

– Когда же я теперь снова увижу тебя, когда? – повторяла она, неотрывно глядя на него.

Слезы текли у нее по щекам, но Любушка не вытирала их.

Ушаков сидел, подперев кулаком свой квадратный подбородок. Молчал.

– Вот привози Егорушку в Кронштадт, в Морской корпус, – сказал он.

– Верно! Я отдам его в корпус и останусь жить в Кронштадте. Тогда я буду часто видеть тебя, мой дорогой! – улыбалась сквозь слезы Любушка. – Ну, поезжай, поезжай!..

И Федор Федорович уехал.

Ушаков недолго засиделся на Балтийском море. Чем больше Россия укреплялась на берегах Черного моря, тем больше требовалось на юге людей. По Кучук-Кайнарджийскому миру Россия получила право свободно плавать по Черному морю. К России отошли земли между Днепром и Бугом, города Азов, Таганрог, Керчь и Кинбурн, лежащий против Очакова, у входа в днепровский лиман. Турция признала независимость крымских татар.

На Черноморском побережье возникали укрепления и города. В Таганроге строили настоящие, глубокосидящие морские суда.

В недавно основанном городе Херсон на верфях было заложено несколько линейных кораблей. Туда с севера слали лучших корабельных мастеров. Туда же отправляли с Балтийского моря опытных морских офицеров.