Не успел я преодолеть и половины расстояния, как пневматические створки дверей разошлись с характерным шипением, выпуская в коридор волну приглушенного смеха и запах синтетического табака. В проеме возник лейтенант Гусенков – он же «Гусенок», как его окрестили штурмовики – новый командир одного из взводов штурмовой группы «Одинокого», которого выбрал сам полковник Дорохов. Его обычно безупречный мундир был расстегнут у ворота, а русые волосы растрепались, нарушая уставную прическу. Увидев меня, лейтенант качнулся, но тут же выпрямился, как будто внутри у него сработала система автоматической стабилизации.

– Господин контр-адмирал! – попытался он встать по стойке «смирно», но его повело в сторону, и лишь инстинктивно ухватившись за дверной косяк, офицер избежал позорного падения на пол. – А мы вас уже заждались! Там такое веселье, вы не предствляете! – глаза юного лейтенанта лихорадочно блестели, а на щеках играл румянец. – Криптовенгры, оказывается, отличные ребята… Вы бы видели! У них традиции – закачаешься! Научили нас своим тостам и Ракоци маршу, представляете? – он активно жестикулировал, описывая что-то в воздухе. – У них там целый ритуал – сначала за победу, потом за павших, потом за командира… Все по порядку, как в лучших домах…

– О, брат, да ты уже наклюкался!

Я открыл было рот, готовясь хорошенько отчитать своего нерадивого офицера за столь вопиющее нарушение субординации, но слова застряли в горле. Перед глазами с пугающей четкостью возникли события вчерашнего штурма Кронштадта. Где лейтенант Гусенков первым врывается в затянутый едким дымом коридор станции, прикрывая своих бойцов от шквального огня. А вот он, уже с пробитым плечом, продолжает вести группу вперед, оставляя за собой дорожку кровавых капель на палубах…

– Лейтенант, – произнес я, смягчив тон. В конце концов, этот парень и его люди заслужили право на небольшой праздник. – Надеюсь, вы там не слишком… увлеклись? – я сделал паузу, внимательно вглядываясь в его раскрасневшееся лицо.

– Никак нет! – Гусенок попытался изобразить серьезную мину, но его выдавали искорки смеха в глазах. Было в нем сейчас что-то от курсанта первого года – та же искренность, та же неспособность скрывать эмоции. – Все под контролем! Просто… – он на секунду замялся, подбирая слова, – братание с товарищами по оружию, так сказать. – Внезапно в его взгляде мелькнула несвойственная молодому человеку мудрость. – Вы же сами учили нас, что в бою важно доверять тем, кто рядом. Вот мы и… налаживаем контакты. По всем правилам военной дипломатии!

– Хорошо-хорошо, – я не сдержал усмешки, глядя на его попытки придать себе солидный вид. – Веди, раз уж меня там ждут. Показывайте свою… военную дипломатию в действии.

Двери кают-компании снова разъехались с мягким шипением, впуская нас в озаренное теплым светом помещение. Даже выпивший Гусенков пропустил меня вперед – некоторые вещи впитываются в самую суть, становятся второй натурой. Я невольно отметил эту деталь: даже в подпитии мои офицеры оставались офицерами. Шагнув внутрь, я уже морально приготовился увидеть, во что превратили обычно строгий и чинный корабельный отсек две группы элитных бойцов, празднующих победу.

Когда створки дверей разошлись в стороны, и мы вдвоем с лейтенантом вошли внутрь отсека, то были встречены громогласным «Ура»! По тому, как «ура» также кричали и «щитоносцы», я понял, что дипломатия действительно действует. Я улыбнулся в ответ на приветствие своих солдат. В отсеке, где происходило пиршество, и в самом деле было не протолкнуться. В небольшой по площади зал набилось сейчас не менее полутора сотен вояк. Они сидели за большими длинными раздвижными столами, заваленными всеми возможными блюдами и горами бутылок с вином.