Моё.

На моих пальцах кровь. Облизываю её и слышу свой стон удовольствия. Моё.

Выхожу из машины.

Иду.

Темно и холодно. Пахнет асфальтом, соснами, пылью. Иду долго. Много боли. Боль мне нравится. Хочется ещё.

Иду и иду.

Иду и иду.

Пахнет морем. Вдыхаю глубоко, чтобы море стало моим. Тянусь к нему, но не вижу и не могу прикоснуться. Моё.

Иду.

Иду.

Иду.

Море близко. Мне нужно море, я хочу море, я слышу море, всё вокруг – море. Иду по ступенькам вниз, их невыносимо много, они отделяют меня от моря, мне не нравится, я спотыкаюсь и бьюсь пальцами ног. Боль мне нравится, мне нравится море. Моё море, моё, моё, моё.

Лечу вниз.

Не могу дышать. Не могу кричать.

Я не хочу.

– Камилла. Тссс. Тише, тише.

Воздух. Воздух. Я дышу. Я жива.

– Тише, – медленно повторял мягкий голос. – Если хотите, руку можно отпустить.

Я не хотела. Прижималась к гальке лбом, хрипела и кашляла, пытаясь вспомнить, как правильно дышать, и изо всех сил держалась за Александра, как за единственную ниточку между смертью и жизнью. Казалось, отпущу его сейчас – и тьма сожрёт меня снова, теперь по-настоящему.

Что, были какие-то сомнения? Не верилось? Ну теперь-то достаточно убедительно?

Отдышавшись, отцепила наконец свою обессилевшую руку – и Александр задумчиво пошевелил пальцами:

– Если бы я знал, что вы так царапаетесь, надел бы на вас строительные варежки.

Я подняла голову и взглянула на него – его рука была изодрана в кровь почти до самого локтя. Охнула в ужасе, но он тут же меня остановил:

– Пустяки, дело житейское, – его голос звучал странно, и движения были какие-то непривычные.

– Вы видели? – спросила я, даже не пытаясь подобрать слова.

– Я видел, – кивнул Александр. – Но теперь вы точно знаете, что ничего страшного не произошло.

– И правда, вообще ничего страшного, – с ноткой истерики подтвердила я. – Да вы видели? Я могла его убить. Я могла его сожрать, Александр. Я хотела его сожрать. Прямо физически. Да я всё хотела сожрать, и теперь тоже хочу, господи…

– Тссс, никто никого не сожрал, – повторил он этим своим плюшевым, как кошачьи лапы, голосом. – Всё пройдёт. Видите, как хорошо, что в тот вечер у вас дома вы додумались запереть двери.

– И окна.

– И окна.

– Вы же знали, да? – вдруг сообразила я. Мысль всплыла в голове совершенно неожиданно, и почему она раньше не возникала? – Вы звонили мне миллион раз тем утром, и никакой кран у вас не сломался.

– И утром, и ночью, – он пожал плечами. – Мне подсказали, что вам нужна помощь.

– Вам там ещё и подсказывает кто-то. Я никогда в жизни не курила, но сейчас могла бы убить за сигарету, – задумчиво произнесла я, нежно перебирая пальцами шершавые камешки. Вокруг внезапно оказалось невероятно много запахов – цветов, мокрой земли, жареного мяса, водорослей. Каждый из них очень хотелось вдохнуть целиком и унести с собой, вместе с запахом сигаретного дыма. Мне казалось, что я одновременно пьяна и при смерти. – У вас нет сигареты?

– Нет. Придётся спасаться как-то иначе. Ещё чая? Заодно погладите кота.

– Нет, – эхом отозвалась я. – Хватит с меня котов и чая. Расскажите ещё про одержимость. Как это работает?

Я легла на спину, уставившись в звёздное небо, и всем видом постаралась выразить максимальную степень готовности внимательно слушать. Придумывать такие вопросы, чтоб они не звучали по-идиотски, было очень мучительно, поэтому я надеялась, что Александр как-то сформулирует мысль сам.

– У вас есть знакомые, может быть старые друзья, с которыми вы когда-то были очень близки, а потом у вас внезапно не осталось ничего общего? Как будто в один момент все их интересы, вкусы, взгляды переменились, и они начали делать и говорить что-то им раньше совершенно не свойственное?