– А потом, – я торжественно обвела рукой окружающий пейзаж, – Я очнулась тут. Как там вы сказали?

– Капуташ.

– Капуташ. Ваша очередь.

Я даже рот не успела закрыть – заметила краем глаза какое-то движение слева и дёрнулась в сторону. Обломки ракушек безжалостно впилась в босые ноги, но это волновало меня не так сильно, как светловолосая девочка лет десяти, которая решительно приближалась ко мне огромными шагами, несоразмерно большими для такого некрупного существа. В девочке всё было прекрасно, но двигалась она неестественно быстро, а огромные ладони с двумя наборами пальцев очень выгодно дополняли её образ. Она что-то бормотала себе под нос и тянула ко мне руки, сокращая расстояние со скоростью электрички.

– Вы видите это?! – взвизгнула я, вскакивая с места.

– Вижу.

Не было времени анализировать этот неожиданный ответ. Я панически переводила взгляд с девочки на Александра и обратно. Он сидел с лицом Будды, но совершенно точно видел мою галлюцинацию, и его не смущало, что сейчас это чудовище бросится на меня и – что там она сделать может? Да хоть бешенством заразит, я не знаю!

Девочке потребовалось секунд пять, чтобы пересечь пляж и оказаться на расстоянии вытянутой руки от меня. И тогда с соседнего лежака раздался тихий голос, почти шёпот:

– Surt d'aquí2.

Я ничего не поняла, но переспросить бы не успела: моргнула – и чудовище исчезло. Она не растворилась в клубах дыма, её просто больше не было, как будто не было никогда.

А Александр всё так же сидел в той же самой позе, смотрел задумчиво на пустое место. Я наконец выдохнула, отчаянно пнула замёрзшей ногой лежак и тихо заскулила от боли. Да какого чёрта, сколько можно?

– Хорошо, – медленно сказал Александр. – Шутки в сторону. Садитесь.

***

– Если задуматься, представляете, как много у людей суеверий? – спросил он, вертя в руках пустой кофейный стаканчик. – Человечество так стремительно развивается, кругом сплошные атеисты, но нет на свете такого человека, который хоть раз не поддался бы какому-нибудь дурацкому страху иррациональности. Люди борются с чёрными кошками и рассыпанной солью, даже с рыжими детьми. А мне особенно нравятся суеверия из Японии.

– Например?

– Там, например, считается, что нельзя спать головой на север, а то умрёшь. И ногти ночью стричь нельзя, а то умрёшь. И ещё, если икать будешь больше трёх дней – тоже умрёшь, но это как раз вполне вероятно, причём сам наложишь на себя руки. Если верить японцам, что бы ты ни делал – неминуемо умрёшь, и это, в общем-то, конечно, правда. Некоторые утверждения действительно имеют смысл. Например, духи вполне могут разгневаться, если вы станете фотографировать на японском кладбище.

– Давно мечтаю съездить в Японию, а фотосессия на кладбище – достойная цель поездки, – с энтузиазмом кивнула я. – Что мне сделают эти разгневанные духи?

– Я бы не проверял. С духами никогда не знаешь, насколько отчаянный попадётся.

– Понятно, – кивнула я. – Вы продолжаете шутить, а я продолжаю просить говорить со мной серьёзно.

– Я абсолютно серьёзен. Думаете теперь, что это я не в своём уме?

– Ну вы только начали, мне нужно больше информации для принятия решения.

– Суеверия суевериями, – продолжил он, – а есть те, кому суеверия очень помогают. Самым разным тварям, которые когда-то примерещились людям, обрели своё подобие сознания, а потом стали кормиться людской верой и страхом. У всего есть начало – и начало страха примерно там же, где начало веры.

– Вы как-то очень сложно завернули: суеверия, духи, страхи. При чём тут я?

– Мне нравится, что вы всё ещё слушаете – думал, опять начнёте ругаться.