Дни шли один за другим, не задевая сознания. Я с трудом ела, не интересовалась новостями и даже толком не могла сосредоточиться ни на одной мысли. Когда меня привели на свидание с отцом и дядей Витей, я попыталась сфокусироваться на разговоре.

– Ида, как ты могла? Как ты могла?.. – обречённо спросил отец.

– Папа, я правда не знала. Я думала, что это чай. У него же чайный магазин… – невнятно пробормотала я.

– Ты понимаешь, что сядешь? У них доказу́хи на три срока! – процедил отец, с хрустом сжав кулаки. – Отпечатки, съёмка, телефонные разговоры, даже переписка! Сначала вели Николая, но он утверждает, что настоящий дилер – ты. Ида, ты либо очень хорошая актриса, либо пустоголовая идиотка!

– Идиотка, – покорно согласилась я, опустив голову.

– Игорь, перестань, – вмешался дядя Витя. – Это делу не поможет. Ида, может, есть что-то, что мы можем использовать? Какой-то разговор? Не знаю, сообщение? Хоть что-то? – спросил дядя Витя.

– Нет… он всегда говорил «заказ» или «посылочка». «Ида, отвези посылочку». И я везла. Идиотка, да. Сколько мне светит?

– От десяти до пятнадцати. За особо крупный размер. Ида, очнись! Там одного метадона было полтора кило!

– Что такое метадон? – зачем-то спросила я.

Можно подумать, есть разница – метадон, кокаин или героин…

Отец схватился за голову, вскочил и заметался по обшарпанному помещению, отпихивая с дороги лишние стулья. Я с трудом узнавала в нём прежде спокойного и ироничного главу семьи, к которому привыкла с детства.

Дядя Видя с горечью посмотрел на друга, а потом обернулся ко мне.

– Ладно, Ида. Мы будем стоять на своём. Ничего не подписывай. Если вызовут на допрос без меня, то отказывайся от дачи показаний и ссылайся на пятьдесят первую статью. Мы постараемся что-то предпринять.

– Разве они не должны доказать, что я невиновна?

– Зачем, если у них уже есть все доказательства обратного? Дело раскрыто. Подозреваемая задержана. Верная палка. Да ещё и особо крупный размер! Твою невиновность теперь должны доказывать мы. Всё, Аделаида, нам пора. Помни про пятьдесят первую статью.

Я с тоской проводила взглядом осунувшегося отца, затем конвоир отвёл меня в камеру.

Поверить в происходящее я всё равно не могла. Всё вокруг казалось нереальным: предательство Коли, подлог, камера, другие женщины в ней, следователи, решётки, отвратительная еда, какие-то анализы и все доказательства против меня. Надежды на положительный исход не оставалось. Нельзя сказать, что мне было плохо, скорее просто никак. В спасительном оцепенении я не осознавала происходящее. Мир вокруг – бумажный, а люди – лишь нарисованные картинки.

Когда рано утром в камеру, минуя дежурного и все препятствия, вошёл странно одетый мужчина с подведёнными чёрным карандашом глазами, я тоже не удивилась. Как и тому, что никто не обратил на него внимания.

– Аделаида? – деловито спросил он.

– Да, – равнодушно отозвалась я.

– У меня для вас есть предложение, но давайте обговорим его в другом месте.

– Я без адвоката показаний не даю, – заученно ответила я.

– Да я не из этой… среды, – он обвёл камеру взглядом. – Хотите какой-нибудь напиток? Кофей? Или поесть?

Разум зацепился за слово «кофей» и заставил присмотреться к посетителю, которого больше никто не замечал. За столом в общей камере сидели четыре женщины, но на гостя они не кинули даже мимолётного взгляда, продолжая поливать помоями какую-то Соловьёву Настю. Одетый в тёмное мужчина неопределённого возраста от тридцати до пятидесяти оценивающе смотрел на меня. Со старомодной стрижкой «маллет» в стиле восьмидесятых он выглядел как привет из прошлого.