Глеб прицелился. Вдохнул и отступил. Связываться с кадавром было опасно: рядом могла оказаться стая. Лучше отступить. Спрятаться в каком-нибудь подвале. Пересидеть и подумать, как жить дальше.

На втором шаге под подошву подвернулся кристалл стекла. И громко хрустнул, рассыпаясь пылью. Звуки тотчас смолкли.

Тварь по-прежнему висела на веревке, и голову не выпустила, но подняла на плечо, примостив огрызком шеи на шерстяной колтун. Теперь казалось, что у твари две головы. Первая – кроваво-мешаная. Вторая – плоская, с желтыми блюдцами лемурьих глаз и узкой харей. Длинный язык свешивался тряпочкой, с кончика его стекали прозрачные капли слюны.

Заметив Глеба – он точно понял, когда это произошло – тварь спрыгнула на землю, осклабилась и радостно заскрежетала. Как гвоздем по стеклу.

Она шла на задних ногах, неловко переваливаясь с бока на бок и придерживая добытую голову. Бочковидное тело пестрело пятнами лишая, складками обвисало брюхо и торчали из шерсти два розовых соска.

Стрелять надо в голову. В желтый глаз.

Мушка нашла цель.

Тварь осклабилась.

В тридцать третьем году вода была желтой, как апельсиновый сок. И пахла апельсинами. Желтые корки ушли на дно, а Наташка облизывала пальцы. Губы у нее тоже окрасились желтым.

– Это очень перспективная область, Глеб, – сказала она, вытирая пальцы бумажным платком. – И такая удача случается только раз в жизни. И если я откажусь, то второй раз не позовут. Никуда не позовут!

Глеб ногтем поддел тугую апельсиновую кожуру. Нажал, выпуская сок, и слизал его, кисловато-горький, неправильный, с ногтя.

– И в конце концов, я не понимаю, что тут такого!

Она и вправду не хотела понимать. Наташка была старше, умнее и всегда точно знала, что ей нужно от жизни. Просто раньше в ее желаниях находилось место и для Глеба.

– Ты уедешь, – он вогнал в апельсин два пальца.

– Уеду. На время. А потом мы встретимся. Я или вернусь, или возьму тебя туда.

Куда именно Наташка не говорила. А Глеб не настаивал – не дурак, понимает, что такое «секретно». Вот только не нравилась ему вся эта затея.

– Возьми сейчас.

– Не будь глупеньким. Тебе доучиться надо.

– Тогда останься. Со мной.

– Глеб! – Наташка разозлилась. – Ну хватит уже ныть! Не притворяйся маленьким. Тебе уже шестнадцать скоро. И тетка за тобой присмотрит. Я договорилась.

Она со всеми договорилась. С теткой, с соседками, с учителями Глеба, которые рады были пойти навстречу молодой и талантливой. С тренером. С руководителем театрального кружка. С начальством и коллегами. С друзьями и женишком своим – тряпка, если позволяет уехать. И вот теперь Наташка пыталась договориться с Глебом.

– Я все равно уеду, – сказала она, глядя в глаза. – Но я не хочу уезжать после ссоры. Это плохо, Глеб. Мало ли как жизнь повернется.

Апельсин все же разломился надвое. Нутро у него нелепое оранжевое, с тонкими волоконцами.

– Зачем тебе все это?

– Интересно, – ответила Наташка. И она говорила правду. Она всегда говорила правду, даже когда Глебу не хотелось эту правду слушать. Например, сейчас. – И важно.

– Ты хочешь стать бессмертной, да?

– Если получится, то не откажусь, – протянув руку, Наташка попыталась погладить его по голове, как будто он был еще маленьким, и Глеб увернулся. Большой он. И самостоятельный. И вправду хватит вести себя, как ребенок. Наташка своего добилась? И Глеб сумеет.

Правда, он еще не решил, куда пойти: в фехтование или в театр. И там, и там его называли перспективным. Хотя добавляли, что таланта мало – надо заниматься усерднее.

Надо определиться.

И всецело отдаться цели. Как Наташка.

– Но на самом деле главное – интерес. Задача. Тебе ведь тоже нравится решать задачи? – спросила она.