А оно приближалось.

Беата опустила правую ногу по щиколотку в молоко, поболтала там и неожиданно для себя захихикала. Подумала, что она единственная, кто пребывает в абсолютной прохладе, пока весь Петропавловск-Камчатский изнывает от жары.

«Молокозавод Петрокам», творивший молочную магию на севере города, был сверху донизу забит кондиционерами. В закрытых системах молокопроводов циркулировала ледяная вода. Даже отгрузка молока для последующей транспортировки производилась строго при температуре не выше шести градусов.

Белый холод тек повсюду. Но его истинным центром была Беата. Черное на белом.

С этими мыслями Беата соскользнула в молоко. Холод и полумрак объяли ее, заключая в кокон из тишины. Она легла на спину и расслабилась. Кожа выделила первые феромоны. Небольшое усилие, и тело, никогда не принадлежавшее коренному человеку, заработало на всю катушку.

Люди должны быть восприимчивы к тому, что грядет. Особенно дети.

А что может быть убедительнее и невиннее молока?

1

Последней в туалет зашла Нора. Ее глаза за линзами очков-хамелеонов, как всегда, казались напрочь лишенными жизни. Отчасти это отражало ее мировоззрение: всё стоящее находится там, в безымянном и темном Городе, сторонящемся любых координат. По крайней мере, координат этого мира. Человеческого, если угодно.

Нора встретилась взглядом с остальными. Улыбнулась. Ее шестой «А» в эти самые секунды слушал оперу «Орфей и Эвридика». Или не слушал, а оцепенело прислушивался, парализованный и напуганный звуками, что внушали ужас и приказывали оставаться на местах. Нора знала, что нечто подобное провернули у себя в классах и остальные «сестры».

Крисси, скорее всего, приковала внимание учеников к физической карте Австралии и Океании, и те, как одержимые, сейчас таращатся на острова, котловины и моря, не замечая, как глаза краснеют и наполняются слезами. Никто не интересовался, почему Крисси постоянно использовала именно эту карту. Возможно, таким образом она компенсировала потаенную тягу к клочкам суши, окруженным соленой водой.

Шафран наверняка поставила у доски заику и принудила того читать вслух что-нибудь об индустриализации и коллективизации тридцатых годов. Скука смертная. После этого класс еще несколько дней будет запинаться и тянуть слова. Очередная загадка для родителей и лишний повод отправить детей не в музей, а в профилактический тур по больницам.

С Ангелом было проще всего. Как завуч по научно-методической работе, она могла перемещаться по школе так, как ей заблагорассудится. Впрочем, если уж говорить начистоту, любая из Сестёр Пустоты поступала подобным образом.

– А здесь прохладно, – безразлично заметила Нора. – Это будет Маноева?

– Или она, или Уварова, или Сахнович. – Крисси подошла к двери и вслушалась в звонкую тишину школьного коридора. Ничего. – Правда, Сахнович учится в классе на год старше. Как по мне, она слишком ветреная и громкая для нашего красавчика.

– А Эва симпатизирует многим, не так ли? – улыбнулась Ангел.

– И ни одна из них не дотягивает до уровня Чёрной Матери, – отрезала Нора. – Все симпатии – только для нее! Все усердия – во благо Матери!

Все почтительно замолчали. Крисси даже опустила голову, отчего ее собранный на затылке пучок темных волос задрался. Первой не выдержала Шафран. Будучи самой молодой – двадцать девять лет против тридцати трех Ангела, тридцати одного Крисси и пятидесяти трех Норы, – она частенько позволяла себе лишнего.

– А почему бы мне не сделать этого, а? Я справлюсь не хуже малолетних чувырл, вы знаете.

Нора внимательно посмотрела на нее: