Другу моему тогда казалось, что он запомнил каждое мгновение. И лихорадочный поиск термоса. И горячий чай, купленный и заваренный в маленьком кафе у перекрестка. И встречу возле подъезда с тщательно подобранным букетиком цветов и гремящей как трамвай жестяной коробкой ее любимого печенья. И виртуозную, как канадский цирк, прогулку по скрипучим доскам пыльного чердака – в драненьких кедах на нем и в не самых подходящих для таких прогулок, но чертовски красивых сверкающих лакированных туфельках на ней. И разговор. Абсолютно пустой в плане содержания, но невероятно душевный. И головокружительный закат. И плед, небрежно наброшенный на голые плечи. И путь с небес на землю в старом тесном лифте, больше похожем на движущуюся скрипучую клетку времен испанской инквизиции, предназначенную скорее для пытки попугаев, чем для перевозки людей. Неловкое молчание в этом лифте. И даже по-подростковому неуклюжее прощание со смущенными улыбками и поцелуем в щечку. Прежде чем уйти, легко и радостно, не оглядываясь, как только она умела это делать, принцесса как-то по-особенному сосредоточенно заглянула в глаза Доброго Волшебника и, непринужденно улыбнувшись, сказала, что если бы воспоминания об этом закате можно было купить, она купила бы их не задумываясь. Стоит ли говорить о том, что он еще тогда, в момент прощания, готов был отдать все на свете только за то, чтобы она запомнила этот вечер. И если бы душа у него действительно была и хоть чего-нибудь стоила – он заложил бы даже душу.

Они встречались еще полгода. Нечасто и по большей части по его инициативе. Он не терял надежду. Она вольно или невольно не давала надежде угасать.

Это были своего рода шахматы. Вроде бы все на виду. Вроде бы все все видят. Каждый играющий прекрасно понимает, к чему ведет следующий ход. И каждый ждет ошибки. Уступая. Поддаваясь. Жертвуя поля и фигуры. И все равно итог непредсказуем. Рано или поздно король окажется под ударом королевы. Такой важный. Так искусно вырезанный из слоновой кости неизвестным умельцем. Такой всемогущий. Такой беспощадный. И такой беззащитный. Рано или поздно он будет стоять в окружении хладнокровных пешек, мало чего понимающих в этой древней как сама жизнь игре и не пытающихся разобраться в причинах случившегося. И все его попытки укрыться окажутся банальным бегством от проблемы, раз за разом усугубляющим и без того невеселое его положение. Момент, когда его торжественно положат на бок поперек спланированной с математической точностью доски, будет необозримо далек, но уже тогда он начнет пописывать в свой шахматный черно-белый блог заметки о том, что мат в этой игре – это всего лишь вопрос времени. И стороны, которая на него решится.

В один из дней он решился. Просто не смог больше молчать и сознался, что жизнь без нее не имеет для него абсолютно никакого смысла.

– Ты же все понимаешь, – ответила она. – Ведь ты не слепой. Ты знаешь, что я не одна. Я влюблена. И я абсолютно счастлива.

– Я не слепой, – сказал он, стараясь как можно глубже заглянуть в ее бездонные бирюзовые глаза. – Я знаю. И я понимаю. Поверь, для меня нет ничего важнее того, чтобы ты была счастлива. Со мной или без меня. Чего бы мне это ни стоило. И как бы тяжело мне при этом ни было.

Это, наверное, так здорово – читать по глазам. Вот так взять, поднять взгляд, зафиксировать и все понять. Без слов. Слова – они, в сущности, ничего не значат. Даже если они односложные. Даже если они максимально конкретные. Слова – это эмоции, умноженные на здравый смысл и поделенные на прошлый опыт. Они обманут. А глаза – глаза не соврут. Их можно закрыть. Можно отвести взгляд. Но даже тогда они скажут правду. А вот что делать потом с этой правдой – это уже второй вопрос.