– Хорошо вам было, – мечтательно протянул Салага.

– Не хнычь, говорю. Зимой и водка с ириской скатертью-самобранкой покажутся. Выборы в Госдуму давеча прошли, сейчас цены отпустят, совсем туго придётся. Но ничего, держись меня – не пропадёшь. Как говорится, и не из таких переделок выползали.

Салага собрался с силами и перевернулся на живот. Седой пригладил куцые волосёнки и вопросительно посмотрел сначала на молодого собутыльника, потом – на водку.

– Будешь?

– Не, пропущу.

– Ну как знаешь. – Седой дрябнул и крякнул от удовольствия. – Споём?

Салага оживился:

– А что? А давай. Давай нашу… ик… застольную.

– В нашем положении – скорее, подстольную, – заржал Седой. – Партию Лепса исполним? Или Кобзона?

– Все равно, хоть Розенбаума. Ты начинай, дед, а я… ик… подпою.

Седой прокашлялся и затянул:

– Поднииииимеееем! – Салага, закатив глаза, пытался выдавить из себя хоть чутка басовитости, но то и дело пускал петуха.

Седой, улыбаясь лишь кончиками усов, делал вид, что не замечает вокальных помарок Салаги. Дохлое поколение идёт следом, тщедушное. Но воспитанное правильно: со стариками пить не брезгует, песни правильные знает. Глядишь, что-нибудь толковое и вырастет. Ну а как в этой стране по-другому? Нет материальных благ, только на духовных и выезжаем. Отберут и их – пиши пропало.

Песня лилась пьяным двухголосьем, согревая в этот стылый вечер. Концовку Седой любил особенно, поэтому постарался исполнить, как следует.

Тишина после песни оглушала. Но это была приятная тишина. Захотелось выпить, даже Салага, кажется, ожил.

Неожиданно в этот интимный момент ворвался грохот включённого телевизора. Седой аж подпрыгнул.

– Ну какого лешего? – дед высунул голову из-под скатерти и уставился в экран.

– Что там, старый?

– Да как всегда – пропаганда во всей своей красе.

– Совсем людей за дураков держат.

– И не говори. Из ящика в уши льют, а жизнь все хужее и хужее.

– Лезь обратно, под стол. Давай по полной.

– И то дело. Что со страной делают? Только бухать и остаётся…

Через полчаса водка была допита, ириска догрызена.

– Хорошо посидели, – вздохнул Салага, предчувствуя скорое расставание.

– Согласен. Но надо и честь знать. Впереди – тяжёлая ночь.

– Почему?

– Шестилапова у соседки квартирой ниже заначку нашла. А там и сахарок рассыпанный, и вареньице разлито – в общем, всё, как мы любим. Так что сегодня в ночную пойдём. А сейчас надо поспать и разогнать хмель. Идти-то сможешь?

– Ик… вряд ли.

– Ну тогда поползли.

…Два таракана, один – огромный, с седыми усами, другой – совсем юный с ярким коричневым панцирем, перебирая заплетающимися лапами, неловко поползли домой – в приличную такую щель под плинтусом…

Рисунок Юлии Ростовцевой

Рисунок Татьяны Осиповой

Тяжёлой поступью движется время, никого не жалея на своём пути. Человек расплачивается за мудрость и знания здоровьем, красотой и молодостью, а порой и жизнью.

Великий Уравнитель не дремлет, он знает, всегда знает наперёд, что ему нужно. Видит кто на его службе, кто ему враг, кто – друг, а кто пыль под ногами.

Никто и представить себе не может, как устроен мир. Никому и в голову не приходит, что всего несколько существ, которые когда-то очень давно имели человеческий облик – строят собственные планы и играют в свои игры людьми. Неизвестно, сколько столетий или тысячелетий назад сложилось Великое Уравнение, об этом история умалчивает. Словно шахматными фигурами на доске, что зовётся историей или жизнью, а может и судьбой, Кукловод, Шарманщик и Ловкач-Писатель делают ставки.