Я просыпаюсь с мыслью, что нет уже тебя…

                  Но также солнце светит и кружится земля.

                  Я к этой мысли дикой привыкнуть не смогу.

                  И разрываю сердце, себя не берегу.

                  Но есть ещё на свете кровиночка, мой сын.

                  Любимый, неединственный…

                  Теперь совсем один.

                              *

                  Я не верю. Не верю в потерю.

                  И поверить смогу ли едва.

                  Солнце светит иль дождик …за дверью.

                  Мне её не открыть: я – жива.

                  Есть мой младший и тоже любимый.

                  И теперь вся забота о нём.

                  Я хочу, чтобы он был счастливым

                  Звёздной ночью и пасмурным днём.

                  Разделили мне сердце на части,

                  Пополам раздвоили меня.

                  И уже не в моей это власти

                  Всё вернуть. Это, просто, нельзя.

Не помню, объясняла ли я своему младшему, как мне сейчас невыносимо жить каждый день. Как страшно ждать ночи и утыкаться потом в книгу, не понимая смысла там написанного, только для того, чтобы не возвращаться всеми своим мыслями обратно в нашу жизнь и осознавать, разрывая сердце, что ничего нельзя вернуть…Ничего и никогда. Но в своих стихах я говорила с ним… С моим младшим и любимым сыном.

                  Мой сын, хочу тебе сказать

                  Что дважды два не будет пять

                  Проклятый круг не разорвать,

                  А, значит, с болью жить опять.

                  Меня прости, мой младший сын.

                  Ты не единственный. Один.

                  Ты, мной по – прежнему, любим,

                  Мой кареглазый не блондин.

Мои сыновья и я – это было одно целое и неделимое. Я их отлично чувствовала всегда, как и они меня. Иногда мы с Дениской оба видели в парнишках нашего Димку, причём одновременно: то куртка такая же, то походка очень похожая, то разворот головы… И наша Шурка, наш преданный черныш, кидалась к молодому человеку и заглядывала в лицо, тоже искала Димку, если видела в нём похожего. Приходилось извиняться за её собачью беспардонность. На редкость, все относились с пониманием. Не кричали, не злобились. Вероятно, видели мои глаза, которые всегда полнились слезами, едва произносила имя старшего сына. Спасибо тем, кто был так терпелив к чужой маме в её горе.

                  Ты сбил себя на самом взлёте,

                  А я корю себя, корю.

                  Везунчик – мальчик, где ты? Что ты?

                  Тебя по-прежнему люблю.

                  Я вспоминаю всё, что было:

                  Твой первый шаг и первый смех…

                  А сердце в инее застыло:

                  Ты был со мной, теперь вот нет.

                  Твои глаза – девчонок зависть.

                  И руки сильные твои.

                  Но ничего мне не исправить.

                  И не вернуть. Не изменить.

                              *

                  Ты так нелепо, мой родной, ушёл.

                  И я не знаю, как мне с этим быть?

                  Ты смерть свою случайную нашёл.

                  Мне с этой болью весь остаток жить.

                  Не сберегла, ведь ты уже большой.

                  Сам выбрал путь. Считал себя счастливым.

                  А обернулось всё, лишь горем и бедой.

                  И жизни нет во мне. Пустынно и постыло.

Моя нить с Димкой крепко держала меня. И никто мне был не указ. Только – только всё случилось! И никакие уговоры… Надо «отпустить… Как «отпустить», если я не могу осознать, что сына нет на Земле?