– Ну и зря. Боюсь, Сандаловой это не понравится.

– Нет. Подумать только! Я как будто вернулась в прошлое. Ты, Сёма, Ветка. Ревность… А ведь она зря старается, Дунь.

– Мне все равно. И давай уже закроем эту тему.

– Почему ты с таким упорством отрицаешь то, что вас до сих пор друг к другу тянет?

– Потому что это ничего не значит, понимаешь? Нахлынуло, да. Не скрою. Но это просто воспоминание о юности, о том времени, когда казалось, что все еще впереди. И что большей любви не будет. А на деле, ты сама понимаешь, как оно. Я выхожу замуж, Юль.

К счастью, Юлька не стала спорить. Сухо кивнула. Задумчиво провела пальцем по краю бокала и, отвернувшись к окну, спросила тихо:

– Помнишь наш девичник у Мариам? Когда мы решили смотреть Хатико, а потом ревели полночи?

– Ага, – закивала Дуня, обрадовавшись, что Юлька сменила тему, и вернулась к своему осьминогу. – Такое забудешь.

– Я так плакала потом всего один раз.

– Тоже над каким-то фильмом?

– Нет. Не угадала. На выпускном. Когда Семен, кажется, еще не понимая, что сделал, сидел над тобой, лежащей без сознания на асфальте, и бесконечно повторял – «Дуня, Дуня… Дунечка. Пожалуйста… Я люблю тебя». Чтобы Краснова оттащить, понадобилось аж трое ППСников. Не знаю, как ко всем обвинениям против него не добавили еще и сопротивление при аресте. Или как там это называется?

Нежнейший осьминог застрял у Дуни в горле. Она с силой сжала пальцы на приборах и с трудом сглотнула. Озвученная Юлькой картинка всплыла перед глазами. И рассыпалась на осколки, что больно… смертельно ранили.

– Юль, но ведь столько лет прошло…

Кому и что она пыталась втолковать этой фразой? Быковой? Или себе?

Прерывая их вдруг неожиданно ставший мучительным разговор, у Юль Санны тенькнул телефон.

– Так, меня малышня потеряла. Ты не против, если я тебя оставлю? Дети, сама понимаешь…

– Конечно. К тому же я уже практически все.

Юлька покивала. Схватила сумочку.

– Черт! Налички нет. Заплатишь, я тебя в другой раз угощу?

– О чем речь? Без проблем.

Юль Санна умчалась, а Дуня, представив одинокий вечер в гостинице, решила задержаться. Заказала еще вина. Десерт и кофе… Володя позвонил, когда официант пришел, чтобы забрать грязную посуду. Дуня вышла из-за стола. Говорить по телефону в шуме ресторана не хотелось. Хотя в такую погоду, наверное, было не слишком умно выходить на улицу. Благо тем для обсуждений у них накопилось немного. Ежась на ветру, Дуня рассказала о совещании, на котором ей удалось поприсутствовать, Вовка повозмущался, поцокал языком, мол, ну, какие же гады, и быстро перевел тему:

– Ну, а машину, что? Откопали?

– Ой… А я, знаешь, совершенно о ней забыла.

– Дуня! – возмутился Чернов. – Одним словом – Дуня. Забыла она. А тачка, между прочим, под сотню стоит. Тысяч американских долларов.

Почему-то упоминание цены машины в этой ситуации показалось Дуне… не то чтобы неуместным, а как будто бы даже жлобским.

– Ну, извини. Надеюсь, шок как-то оправдывает мою забывчивость.

– Ты что, обиделась что ли? Детка, да брось. Я ведь шутя.

– Понимаю. Слушай, тут холод собачий, уже рука отмерзла. Так что давай прощаться.

– И все-таки обиделась… – вздохнул Владимир.

– Нет. Что за глупости? Правда холодно. Разве не слышишь, что зубы стучат? – не успела она это сказать, как ей на плечи лег… шерстяной клетчатый плед. – Дуня резко обернулась и едва не уткнулась носом в морду оленя на свитере Краснова. От его большого тела волнами исходило тепло. И аромат, присущий лишь одному этому мужчине. Телефон вывалился из окоченевших пальцев Дуни и упал в снег. Они синхронно наклонились, чтобы его поднять. Застыли лицом к лицу.