- Чего там, как думаешь?

Явно он не горел желанием заходить в палату и встречаться с неизвестностью.

Свет в палате в такое время и правда был подозрительным. Словно произошло что-то важное и срочное.

- Чёрт, а если я умираю? – посмотрел на меня Лёнька с тревогой. – Ну, иначе зачем там свет в такое время? Явно что-то со мной происходит…

Я подняла вверх указательный палец, призывая парня заткнуться и прислушаться к звукам из палаты. Лёнька замер, и я тоже. Мы оба обратились в слух, но это ничуть не помогло понять, что происходит, поскольку в палате царила тишина и спокойствие.

- Видишь, всё нормально, - улыбнулась я Сыроежкину. – Было б не нормально, сейчас бы там кипиш творился…

- Может, он и творится! – продолжил нервничать друг. – Может, меня уже и вовсе нет в этой палате! Перевезли куда-нибудь, а в спешке забыли свет погасить!

Вот этого я испугалась больше, чем он. Посмотрела на парня с нескрываемым страхом: как же я без него! Если он сейчас уйдёт в любой из миров, я останусь одна… Саша – не в счёт. Мы приносим ему слишком много проблем, так что в любой момент он может всё хорошенько обдумать и прийти к выводу, что меня надо прогнать…

Нет, нет, нет, я не могу потерять Лёньку.

Сама не заметила, как вцепилась в его руку. Лишь когда ногти начали болеть, обратила внимание на то, что делаю.

 - Прости, - поспешно извинилась я, отпуская его и глядя на красные следы от моих ногтей.

- Да не, прикольно, - признался Лёнька.

- Мазохист чёртов, - буркнула я, улыбаясь и глядя на друга сквозь слёзы: мысль о потере Сыроежкина больно сдавливала горло.

- Правда прикольно, - не смутился Лёня. – Давно не было никаких толком тактильных ощущений…

Это точно. Все ощущения, которые мы испытывали, казались какими-то нереальными и второстепенными: если мы видели ветер, то словно вспоминали, что должны чувствовать при ветре, и вроде даже чувствовали.

В обычной жизни мы редко обращаем внимание на подобные мелочи, как ощущение земли под ногами, ветра, холода и тепла. Если всё это в норме и не приносит дискомфорта, то никто не обращает внимания на повседневные мелочи. Так и мы с Лёней – мы просто существовали в странном междумирье, ходили, что-то чувствовали, но не ярко… И вот теперь мои впившиеся в кожу Лёньки ногти порадовали его тем, что напомнили о том, каково это – что-то чувствовать.

Мы выдохнули, пытаясь прекратить паниковать.

- Ладно, надо войти, - вздохнул Лёня и подошёл к двери, запросто проходя сквозь неё.

Разве так можно? Идти в опасную неизвестность, даже не попрощавшись? Не признавшись друг другу в вечной дружбе, не сказав чего-то доброго, тёплого и милого на всякий случай: вдруг скоро конец нашему блужданию по этому миру?

Эх, Лёнька!

Пока я медлила и не решалась, из двери высунулась его рука и поманила меня за собой.

Хоть и не видела Лёнькиного лица, но смекнула, что ничего страшного в палате он не узрел. Кроме того, он пока не собирается умирать или воскресать. Значит, я могла войти…

Вдохнув и медленно выдохнув, я решительно шагнула в закрытую дверь.

17. 17

Едва перед моим взором полотно двери сменилось на обстановку палаты, как я замерла. Даже не уверена, что вообще пересекла дверь, а не стояла теперь, наполовину из неё торча.

- Охренеть… - только и смогла пробормотать я, не веря своим глазам.

- И я про тоже, - поддержал Лёнька, который также не смог уйти далеко от двери, как и я, застыв от удивления. Но он-то хотя бы точно находился в палате, а не в двери, как, возможно, находилась я.

Исключительно эти мысли заставили меня сделать шаг вперёд и обернуться, чтобы удостовериться, что дверь действительно осталась позади.