– Боже, боже мой, Мустафа, – заголосила Элен. – Убери это всё поскорее, мне плохо, очень плохо.

Француженка одной рукой зажала нос, другой закрыла рот и побежала вглубь комнаты, путаясь в своём длинном одеянии.

Лиле было стыдно, настолько стыдно, что она расплакалась.

– Ничего, – успокаивал её Мустафа, – она на самом деле хорошая, просто брезгливая. Вы с ней подружитесь. Только помни о том, что я говорил. И ещё…

Мустафа помолчал, а потом продолжил:

– Ты будешь мне пересказывать свои с ней разговоры. Всё до единого слова. Я перестал доверять этой бестии.

Пленница опять кивнула, она теперь соглашалась с Мустафой всегда.

Впервые за много дней чувствовала себя человеком. Ей выделили большую комнату, обставленную по-европейски. Внутреннее убранство напоминало дом мадам со шляпками.

Воспоминания нахлынули, набросились на Лилю. Сколько всего произошло после возвращения из Франции! Сколько всего… А потом наступила ночь, какая-то непрекращающаяся, страшная и коварная. Вся жизнь во тьме. Лиля куталась в покрывало. Вспоминала…

Перед сном Элен дала ей какой-то отвар, и Лилю перестало тошнить. Она даже забыла про это чувство. Поглаживала свой живот и спрашивала:

– Кто ты, мой маленький несчастный малыш? Увидишь ли ты когда-нибудь своего брата? Ванечка, сынок, где же ты, мой малыш?

Это была самая спокойная ночь из всех предыдущих, самая долгая. Лиля проснулась около полудня от стука в дверь. В комнату вошла Элен и протянула кружку.

– Выпей ещё, нужно несколько раз, тогда не будет плохо. Мустафа ещё спит. Что-то вас уморило. Очень прошу тебя в плохом состоянии пользоваться ванной комнатой. Очень прошу…

Лиля кивнула. Завязался какой-то бессмысленный разговор.

– Как давно ты тут? – спросила Лиля.

Элен опустила голову, но Лиля опять заметила слёзы в её глазах. И таким же жестом, как вчера, француженка смахнула эти слёзы.

Лиле стало тревожно. Ей показалось, что Элен не так уж и счастлива с Мустафой.

– Я живу тут столько лет, сколько мне отпустил бог для жизни в этой стране. Не задавай лишних вопросов. Мустафа наверняка и тебя заставил за мной следить. Можешь и про слёзы мои рассказать. Мне совершенно всё равно, что ты наговоришь ему. Знаю, что он неспроста тебя сюда привёз. Мустафа жестокий, очень жестокий человек. Судя по тому, как ты выглядишь, он и с тобой обошёлся не очень хорошо. Он будет гореть в аду, – Элен опять смахнула слезу. – Вот заодно и проверю твою искренность. Ты как одуванчик выглядишь. Как росток впитываешь… Главное, потом не распыляй всё это. Сплетни не украшают приличную женщину.

Одуванчик… Лиля вспомнила Олега Павловича. А потом прислушалась к своему сердцу и поняла, что больше оно не трепещет при воспоминании об нём. Никто из мужчин не вызывал теперь в ней трепет. Каждый по-своему обидел, каждый по-своему заставил страдать.

Элен вышла, но вскоре вернулась с охапкой одежды. Небрежно бросила Лиле на кровать и сказала:

– Подбери себе платья. Не могу на тебя смотреть. Ты красивая, молодая, но тебя так уродует отсутствие волос и эти мужские шаровары.

Потом Элен принесла два парика.

– Надень понравившийся.

Лиля покачала головой, отказалась.

– Парик не надену…

– Наденешь, иначе ты будешь пугаться своего отражения, а здесь много зеркал. Пусть жизнь в моём доме принесёт тебе только радость. Я не хочу видеть твоих слёз. Поверь, здесь всё будет так, как ты привыкла. Хватит страдать, девочка моя. Я вижу твои несчастные глаза, они не должны быть такими.

Лиля вспомнила, как Богдан заставлял надевать парик, она противилась, упрямилась. А тут решила не спорить. Сказал Мустафа пожить здесь – поживёт, сказала Элен надеть парик – наденет, сказал Мустафа докладывать о разговорах – не доложит. Оставит всё в себе.