Я сделал ещё один глоток и понял, что пить больше не буду. Надеюсь, Ира уже закончила со своим тайным кавалером… А Руслана наверняка вернулась из библиотеки и недоумевает, почему меня нет. Хотя нет, она бы, наверное, позвонила…

– Спасибо за гостеприимство, – сказал я, ставя кружку на подоконник. – Пожалуй, пойду.

Кажется, Алина расстроилась. Тоже поставила свою кружку на заляпанный пластик. Посмотрела на меня своими голубиными глазами:

– А зачем вы всё-таки приходили?

– Просто шёл мимо. Решил зайти.

– Но вы стояли на лестнице. Ходили туда-сюда по коридору. Я слышала.

– Алина!

– Прятались от возлюбленного Ирины Валентиновны?

– Чего?!

– Да ладно, – снисходительно улыбнулась она. – Я же знаю. Не закрывать уши и глаза – слишком большое искушение.

– Ты пугаешь меня, – с лёгкой паникой ответил я. – Мне позвать кого-нибудь? Ирину Валентиновну? Медсестру?

– Нет, – ответила она. – Зачем? Не волнуйтесь, я способна быть самостоя… тель… ной.

– Алина? Ты как? Алин?..

Она аккуратно слезла с подоконника и подошла ко мне. Легонько толкнула в грудь:

– Идите. Вы, наверное, тоже торопитесь к воз-любленной.

Ну вот. Опять начала заикаться.

– Ты ведёшь себя вызывающе.

– Я прочитала, что это значит, – кивнула она. – Оскорбляюще общепринятые нормы, раздражающе заносчиво. Так?

– Примерно, – сердито ответил я. – И не надо говорить со мной таким тоном. А ещё подумай о том, что есть вещи, которые лучше оставлять при себе! До завтра.

Я вышел, хлопнул дверью и стремительно зашагал по коридору. То, что я сказал ей, эти последние фразы, – это было гадко; будто надзирательница или чопорная классная дама. Или – ещё хуже – лощёный, пахнущий одеколоном господин учитель.

Какой-то части меня хотелось вернуться и извиниться. Алинино лицо стояло перед глазами, как наяву: дрожащая нижняя губа, нахмуренные брови, растрёпанные, густые волосы.

Но минуту назад она и вправду выглядела заносчивой. Заносчивой и… ревнующей? Я отогнал эту смешную мысль, спустился в пустой вестибюль и, никого не встретив, вышел из института. Только у проходной вспомнил, что так и не принял душ. И рюкзак не забрал. Ну и плевать.

***

Когда я вернулся домой, Руси ещё не было.

Зверски хотелось есть. В шкафу с крупами стояла коробка молока и початая пачка риса. Я покопался в недрах и нашёл кулёк грецких орехов. Что ж, вырисовывалась каша… Можно растопить сахар и сделать сверху грильяж – будет вообще пальчики оближешь.

Руслана пришла, когда рис уже закипал. Я подсыпал в сотейник сахара и обернулся.

– Приветик!

Она плюхнула на пол около стола два больших пакета. Из одного торчали бананы, другой прорвала пачка семечек.

– Ого, как вкусно пахнет. Кулинаришь?

– Ничем пока не пахнет, – проворчал я. – Кулинарю. Иди переодевайся, скоро будет каша.

– М-м… Я успею в душ?

– Успеешь-успеешь.

– Помочь не надо? – Она обняла меня сзади, положила подбородок на плечо, щекочась волосами. – Ух ты, а сахар для чего растапливаешь?

– Это будет грильяж, – сосредоточенно ответил я, гоняя лопаткой уже начавшие плавиться кубики рафинада. – Иди, иди, сполоснись.

– Жарища на улице, как будто не октябрь, – кивнула она. – Точно не надо помогать?

– Точно, точно.

Я пожалел об этих словах, как только в ванной полилась вода. Рис сбежал, на кухне завоняло дымным и горьким, я бросился открывать окно и упустил момент, когда, шипя, запузырился сахар. Кое-как справившись и убрав его на холодную конфорку, я настрогал орехи. Порезался. Грильяж будет с кровью. Сахарить кашу не стал – слегка посолил и просыпал соль.

Вернувшись на кухню, Руслана молча обозрела загаженную плиту, кастрюлю с налипшим сахарным сиропом, рассыпанный по столу рис. Протянула: