Ещё подходя к больнице, Женька обратил внимание на колючую проволоку, идущую в два ряда по верху грязно-белого бетонного забора, опоясывающего её территорию. На самой же территории, пока он шёл следом за медсестрой в корпус, где, очевидно, находилось его отделение, было как-то мертвенно тихо и сумрачно. И день ещё выдался пасмурный, и от серых корпусов с мутными, зарешеченными окнами веяло тоской и покинутостью. Наконец медсестра нырнула в подъезд и стала подниматься по лестнице. Парень за ней!

Отделение оказалось расположено на третьем этаже, дверь заперта, сбоку кнопка-звонок. Медсестра один раз протяжно позвонила и застыла в позе, держа Женькины бумаги в руках. Открыли не сразу, впустили. Медсестра отделения взяла у коллеги бумаги, сказала парню обождать на месте и скрылась за соседней дверью какой-то комнаты. Женя тем временем пока присмотрелся, изучая пространство. Место, где он стоял, было похоже на предбанник или тамбур в вагоне, но чуть пошире. Влево начинался длинный коридор с прямоугольными, обтянутыми зелёным кожзамом, банкетками вдоль стен бледно-голубого окраса, с широкими дверными проёмами справа на большом расстоянии друг от друга (наверное, палаты, но почему без дверей?) и громадным арочным проёмом слева, за которым угадывалось что-то просторное типа гостиной или зоны отдыха. Кое-где на банкетках сидели пациенты, в таких же синих куртках-пиджаках, как и на Женьке, общались между собой. Кто-то из больных прохаживался лениво по коридору в одиночку. Вправо от тамбура коридор продолжался, переходя почти сразу в поперечник и далее в боковое крыло больничного корпуса, где виднелись вдоль стены закрытые двери кабинетов с табличками. Тут вернулась медсестра отделения и, буркнув на ходу «пошли», повела Женю по главному коридору влево, видимо, размещать!

Второй широкий проём в стене оказался входом в «его» палату. И точно – нет двери! При входе сразу сбоку в углу маленький замызганный умывальничек с узенькой полоской зеркала над ним сантиметров двадцать высотой, позволяющей рассмотреть почти всё лицо при желании. Палата представляла собой большую вытянутую прямоугольную комнату с шестнадцатью кроватями-койками, расположенными поперёк к стенам на равном расстоянии друг от друга, девять со стороны внешней оконной и семь со стороны внутренней глухой стены, отделяющей палату от коридора, с проходом посередине по всей длине комнаты. Кровати, как в пионерлагере: две металлические трубчатые, с закруглёнными углами, спинки с торцов, к которым крепится рама с провисающей проволочной сеткой, с тонким набивным, хорошо пользованным матрацем. Рядом с каждой койкой (в комплекте!) простая квадратная тумбочка с дверцей и двумя полками. Окна большие, с давно немытыми стёклами и двойными решётками, одна изнутри, а другая со стороны улицы, в данном случае, двора больницы. При желании можно было, конечно, дотянуться рукой сквозь прутья до стекла и даже открыть окно для проветривания при наличии ручек, которые, естественно, были вывинчены для безопасности. В то же время решётки оберегали окна от возможных случайных или неадекватных действий «психов». Для проветривания помещения заходила иногда медсестра со своим ключом-ручкой и ненадолго приоткрывала окно. Но делалось это крайне редко, в чём Женька убедился за весь последующий период своего пребывания в больнице. Что касается койки, то ему досталась четвёртая справа по ходу движения, с оконной стороны, единственная из незанятых!

Неслучайно вспомнил Женя далёкое пионерское детство. Тут тебе и чёткий распорядок дня, и строгие, нудные медсёстры, словно вожатые в отряде, и многоместная пацанская палата (хотя в пионерлагере коек на каждую комнату было максимум семь-восемь). Да и само по себе мужское общество в смысле общения, юмора и других моментов, предполагало некоторую специфику поведения. Причём не только в палате. Отделение было «чисто» мужским, не считая женского персонала. Но, памятуя о том, что контингент здесь, мягко говоря, необычный, парень не спешил знакомиться с соседями по палате, продолжая аккуратно присматриваться и ограничившись пока тем, что заполнил личными вещами свою персональную тумбочку, застелил постель, затем взбил получше кривую подушку и, прижав её к спинке кровати, прилёг с книжкой в руке. По правде сказать, Женьке не очень-то хотелось читать в данный момент; мысли шустрыми потоками носились в голове, толкаясь, спотыкаясь и перемешиваясь друг с другом, но он отчётливо понимал, что торопиться теперь некуда, что надо успокоиться для начала и ждать прихода врачихи. А уже дальше там, постепенно, как говорится, врубаться в обстановку и осваиваться на местности!