– Что-то мягко стелет, клог аф эм^{> [54]}, – бросил негромкую реплику кто-то из задних рядов.

– Тише, тише, не злите их, – испугано зашикали все вокруг. – Как есть, так есть. На месте разберемся.

– Еще добраться до этого места надо, – все не унимался голос из задних рядов. – Не верю я им. Как бы по дороге ничего не случилось.

– Типун тебе на язык, – не на шутку рассердились стоящие вокруг. – Рукарайн дайн цунг ин тохес^{> [55]}. Ведь объяснил комендант все понятно, так нет же…

– План таков, – не обращая внимания на перепалку в строю, продолжал Приекулис. – Прямо сейчас в сопровождении подвод мы двинемся в путь. Через три километра, на полуострове у озера Смилга, будет сделан первый привал. Там вас уже будет ждать еда. Заодно у вас будет возможность помыться и отдохнуть. Первые несколько подвод загружены частично. На них специально оставлено место для наиболее слабых и для баб ваших, тех, что с детьми малыми. Остальных прошу всю дорогу сохранять строй и двигаться в темпе марша. Мы должны прибыть в Браслав до темноты, так что, если хотите дольше отдыхать на привалах, двигайтесь быстрей. И последнее. В случае попытки побега – расстрел на месте. Ну а чтоб веселей было идти, пойдем с музыкой. Музыканты, вперед! Андрис, принеси там, с первой подводы, Изькину скрипку, Мендлу дай его дудку и Шмулю барабан.

– Так, господа евреи! Времени мало, потому присесть на дорожку не предлагаю, у озера посидите, – Приекулис дождался, пока охрана займет свои места по бокам колонны, и громким голосом скомандовал: – Напра-во! Ну, с богом! Пошли.

Люди медленно двинулись в направлении шоссе. Сзади, в хвост колонне, одна за другой пристраивались груженные нехитрым еврейским скарбом подводы.

Проведя смычком по струнам, Изя прислушался, подтянул колок и заиграл медленную, грустную еврейскую мелодию «Аф дем припычек брейнт а файерл»^{> [56]}. И только-только на помощь скрипке пришел кларнет, как прибежал раздраженный Приекулис.

– Нет, нет, нет, нет! Ну-ка прекратить! На похоронах, что ли? Так не пойдет, так мы и до завтрашнего вечера не дойдем. Давай, Мендл, дуй в свою дудку что-нибудь веселое, и чтобы все подпевали! Давай эту, что ты там играл у Сорки с Берлом на свадьбе… Ну эту… веселую…

– Какую? Я много знаю веселых, – вопросительно уставился на коменданта Мендл, про себя подумав: «Обгеброхен золс ту зайн^{> [57]}. Чтоб тебе всю жизнь так веселиться, сволочь».

– Вот и играй все подряд, а начни с этой, – Приекулис наморщил лоб, вспоминая, что играли на свадьбе музыканты, и, вдруг вспомнив, напел на идиш: – «Ривкеле, ду бинст май лебн, бинст май велт. Ривкеле…»^{> [58]}. Ну, короче, ты понял. Вот эту давай, а потом «Ба мир бинс ту шейн», «Бейгале» и «Махатенесте майне»^{> [59]}, и чтобы все в быстром темпе. Понял? И громче играйте, чтобы сзади тоже было слышно. За-пе-вай!

Колонна проигнорировала призыв коменданта, но Приекулис от своего каприза отказываться не собирался. Именно так, под музыку и с песней, он представлял себе исход жидовской заразы из его родного Силене.

– Я сказал – петь! – побагровев от злости, взревел Приекулис, вытаскивая из старой, потертой кобуры наган и паля в воздух. – Всем петь!

Колонна вздрогнула, втянула головы в плечи и дружно на разные голоса подхватила знакомую мелодию.

– От а зей!^{> [60]} – Еще раз проявил знание ненавистного языка комендант, в такт музыке размахивая наганом, как дирижерской палочкой. – И пусть только хоть кто-нибудь рот закроет…

Так с песней шла колонна по шоссе в сторону Браслава. Притормаживали встречные легковушки с офицерами и грузовики с солдатами. Немцы смеялись, фотографировались на фоне евреев, что-то кричали идущим и хлопали в такт мелодии.