– Я не смогу, спасибо. У меня лекции… Не пропускать же.

– Тогда все равно не спеши. Надо у теток поспрашивать – может, картошку найдем недорогую.

…Утром я подошел к своим мазурикам:

– Ребята, у меня очень важное дело. Но сначала: вы знаете, как я отношусь к вашей прежней “работе”. Дембель, значит дембель. У меня есть очень свежий пример вам для науки. У нас во дворе жил парень. Тоже на руку не был чист. Попался он с приятелями на очень дерзкой краже. Они прорыли тоннель в универмаг и унесли оттуда много меховых вещей. На суде сосед сказал в последнем слове, что раскаивается в преступлении, хочет искупить кровью и просит послать его на фронт в штрафной батальон.

Перед отъездом в Хабаровск я встретил его во дворе. Вся грудь парня сплошь была покрыта орденами и медалями. Такое я видел первый раз в жизни.

Он мог бы и погибнуть в своем штрафном батальоне, но для него дембель из воровского мира был дембелем даже там, где лилось много крови.

А сейчас раскиньте мозгами.

Я рассказал им о моем приятеле-студенте. Рассказал всю историю, начиная с ночного спасения, украденной хлебной карточки и кончая его намерением бросить институт.

– Подумайте, как можно помочь парню. Не обязательно хлебом – любыми продуктами, лишь бы он набил живот и сдал экзамены. Если продержится несколько недель, в следующем месяце по закону получит карточку и будет учиться дальше.

– Мы подумаем, – сказали ученики.

И, действительно, через два-три дня парни пришли к моему линотипу и протянули пачку пятидневных хлебных талонов. Их выдавали, когда человек уезжал в командировку или по каким-то делам. В таком случае он не мог пользоваться обычной карточкой – по ней можно было получать хлеб только в том магазине, где владелец был на учете.

Я взвесил на руке талоны.

– Кто-то остался голодным?

– Нет, мы свое слово держим.

– Тогда откуда они взялись?

– Извини, но это уж не твое дело. У кого взяли, тот голодать не будет. У него еще много ворованного осталось.

И брали не мы. Рассказали твою историю, и нам помогли. Отдай ему. Пусть учится. Может, и нас когда-нибудь от чего-нибудь вылечит.

Что оставалось делать? Я отпросился на час и побежал в мединститут.

Мой приятель в Бийск не поехал.

Да, так я все-таки закончу историю о профсоюзе. Хотя, предупреждаю, финал получился не героический.

Собрание состоялось. Проводили старого профорга. Парторг предложил мою кандидатуру. Народ заволновался: мы его не знаем, со стороны прислали, пусть покажется…

Я встал. Собрание успокоилось: знаем мы его, в линотипном работает, хороший парень.

Так я стал председателем профсоюзного комитета.

На следующее утро ко мне подошла женщина, сказала, что работает в переплетном цехе.

– У меня просьба к тебе, как к профсоюзу. Я вдова – на мужа похоронка пришла. Где могила – не знаю. У нас сынок подрастает. В первый класс идти надо, а на ноги надеть нечего. Старые галоши веревками привязываем. Пойдет так в школу, засмеют ребенка – на всю жизнь рана в душе останется. Может профсоюз подсобит?

– Сколько денег надо?

– Не знаю…

– Пойдите в магазин, узнайте цену ботинок и приходите. Твердо не обещаю, потому что не знаю, как это делается. Но постараюсь помочь.

Мальчонка пошел в школу в новых ботинках.

Через какое-то время подошла еще одна работница. Тоже вдова. Тоже ребенок сирота. Скоро грянут морозы. На голове панамка. Другого нет. На улицу не выпустишь. Нужна ушанка, а денег нет.

Выписали мы постановление на ушанку.

Но просьбы не кончались. Народ бедствовал после войны. Без мужей, без отцов…