Через три часа Беа, зарывшись в диван, стонет.

– Ради всего святого, Джи, – умоляет она. – Можно мы просто закончим, и все. Ты победил.

Он улыбается. Никто особо и не стремился выиграть. Мама приносит поднос с овсяным печеньем и кружками какао.

– Какой унылый беспросветный день, – говорит она. – Это поможет вам согреться.

Включает радио, чтобы послушать музыку. Папа слушает ту же программу в своем кабинете.

Стерео, вечно закатывает глаза Уилли, а потом, изображая из себя взрослого, капризно произносит: Мы несовременная семья. Однажды в воскресенье Джеральд проскользнул в кухню и включил радио еще и там. Эй, Уилли, крикнул он, а как это называется, когда целых три динамика?

Музыка внезапно прерывается, мамины руки замирают, спицы застывают буквой Х.

– О господи, – ахает она. – Неужели? – Лицо охвачено ужасом. О чем это она, интересно? – Итан, – зовет она, повысив голос.

Мужской голос по радио объявляет, без всякого вступления, что японцы атаковали с воздуха Перл-Харбор на Гавайях, это только что сообщил президент Рузвельт.

– О господи! – вновь восклицает мама, а потом в дверях появляется папа, и они смотрят друг на друга, а мужской голос по радио продолжает говорить, и Беатрис выпрямляется, лицо у нее мертвенно-белое.

За ланчем самые популярные девочки школы толпятся вокруг Беа. Они расспрашивают ее про карточки, про то, как заклеивать окна, как жить без мяса. Беа очень старается отвечать на все вопросы, но, как часто в последнее время, и жизнь в Лондоне, и девочка, которой она тогда была, кажутся очень-очень далекими.

Ей ужасно хочется попасть в круг этих красоток. Те, с кем она дружила до сих пор, милые тихони, но совсем не такие, с кем ей хотелось бы общаться, хотя, наверное, они ей больше подходили. А эти девицы яркие, громогласные, из тех, что громко смеются и обмениваются многозначительными взглядами. Они подпускают к себе, только если нужно помочь разобраться с домашним заданием по латыни или когда хотят разузнать что-нибудь про Уильяма. Однажды Люси Эмери подсаживается к ней после ланча.

– Твоя комната рядом с комнатой Уильяма, – начинает она. – А ты видела его когда-нибудь в нижнем белье?

Беа не знает, как ответить.

– В конце коридора, – чувствуя себя полной дурой, бормочет она. – Его комната в конце коридора.

Это правда, но в конце коридора – это через стену от нее. Иногда, прежде чем ложиться в кровать, она касается ладонью стены, зная, что он совсем рядом, по ту сторону.

Все только о войне и думают. В школе наспех сооружают смотровую площадку над часовней, которая чуть выше остального здания, и составляют расписание дежурств для преподавателей и старших мальчиков по наблюдению за вражеской авиацией. К удивлению Беа, Уильям вызывается одним из первых и даже записывается на дежурство в шесть тридцать, еще до начала занятий.

Каждое утро Беа слушает, как он собирается в соседней комнате, а потом скатывается по лестнице. Мгновение спустя она слышит, как распахивается задняя дверь, а потом его шаги, когда он бежит в часовню. Целые две недели она по утрам лежит в постели и прислушивается, а однажды в январе в шесть тридцать уже стоит полностью одетая в кухне. Он влетает в кухню, наматывая шарф на шею.

– Что ты тут делаешь? – спрашивает он, хватая маффин и яблоко.

– Я иду с тобой, – отвечает она.

– Нет, – возражает он, – не идешь.

Беа пожимает плечами:

– Почему это?

– Девчонкам не положено.

– Это просто глупо. Я видела гораздо больше войны, чем ты. Почему я не могу дежурить?

Уильям мотает головой и выскакивает за дверь.

– Я опаздываю, – бросает он через плечо, но она бежит за ним и знает, что он слышит ее шаги позади, но не оглядывается.