Расставание, понимает наконец Милли, сродни переживанию горя. Печаль накатывает волнами, бывают приливы и отливы, но сейчас, когда прошло больше года, приливы ощущаются реже. В каком-то смысле Беатрис уехала навсегда. Милли слышала, что некоторые матери навещали своих детей за границей, но знает, что у нее нет такой возможности. Редж ясно дал это понять, особенно после того, как узнал, что одно судно с детьми на борту было торпедировано. В следующий раз она увидит Беатрис, когда та вернется в Лондон, после окончания войны. Странным образом это знание помогает жить дальше. Временами Милли даже кажется, что все это произошло давным-давно, а материнство – нечто, случившееся не с ней, а с кем-то другим. Американка, похоже, отлично справляется со своей ролью. Однако время от времени Милли позволяет дать волю зависти. Возможно, Нэнси как мать гораздо лучше, чем была она сама. Очевидно же, что там Беатрис счастливее, чем здесь, но Милли никогда не зацикливается на этом. Легче всего, когда удается совсем прекратить думать. Но хватает ее ненадолго.

Как изменился Лондон сейчас, когда бомбежки прекратились. Милли как будто вновь задышала полной грудью. Закончился этот беспросветный ночной ужас. Светомаскировка пока обязательна, но зато они могут оставаться у себя в квартире. Точнее, она остается. Редж теперь часто дежурит в своем отряде. В Гражданской обороне сплошь старики, так что Редж там самый крепкий и дееспособный. Его повысили, так что он постоянно пропадает на дежурствах.

Милли тоже занята. По будням она теперь ведет бухгалтерию для нескольких местных магазинов. А еще пошла добровольцем в качестве водителя «скорой помощи», поэтому вечерами и по выходным колесит по Лондону. Она одна из немногих женщин-добровольцев, которые умеют водить автомобиль, научилась на ферме у дедушки. В Лондоне-то машины только у дам из высшего общества, вот Милли и оказалась неожиданно в новом окружении, среди женщин, которые выросли на Итон-сквер, а лето проводили на юге Франции.

Однажды ночью она оказывается на дежурстве в паре с Джулией Энсли и в полумраке машины рассказывает ей о Беатрис и о том, где та живет в Массачусетсе.

– О, в Бостоне чудесно, – говорит Джулия. – Я уверена, о ней чертовски хорошо заботятся.

– Да, – отвечает Милли. – Конечно, ты права.

– Но, наверное, очень тяжело, – продолжает Джулия, – быть так далеко друг от друга. Мой жених где-то во Франции. Бывает, ночами я просыпаюсь, потому что слышу его голос. У тебя так бывает?

– Нет, – говорит Милли. – В начале было. Но я не знаю, какой у нее теперь голос.

Она замолкает и смотрит в окно, но видит только свое отражение. С чужими легко разговаривать. Реджу она редко говорит что-то подобное. Милли закуривает сигарету и опускает стекло, выдыхая дым.

– Дело не только в голосе, – продолжает она, однако не в силах говорить дальше.

Ее самый большой страх, что она не узнает дочь, когда та вернется домой. Она слышала про матерей, дети которых прошли мимо них, вернувшись. Что это за мать, думает она, которая не узнает собственного ребенка. Милли гасит сигарету в пепельнице.

– Ладно, хватит. – И поворачивается к Джулии: – Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Почти каждую ночь Редж остается на заводе. В те дни, когда дежурит, сразу после окончания смены он переодевается в форму и патрулирует территорию. Маршируя, вспоминает те крохи немецкого, что знает; их учили немецкому на случай, если призовут в солдаты. Но он остается на заводе, даже если не нужно дежурить, а Милли говорит, что ему нужно быть на службе почти каждую ночь.