Как-то Макс разговорился с одним из «дедов», и очень аккуратно заметил, что спит с остро заточенной отвёрткой под подушкой. Если что, будет «мочить» не раздумывая.

Вот такие уроки…

…Макс открыл глаза и увидел то, что увидел.

И услышал то, что услышал.

И осознал то, что осознал.

Ведь ему «повезло» стать невольным свидетелем любовных упражнений львовского журналиста и его Маринки.

Заметим, что с некоторых пор профессиональное любопытство для Макса очень часто становилось куда важнее, нежели естественная реакция. Как ни странно, но и в этот раз он не смог отказать себе в удовольствии это профессиональное любопытство потешить. Так что он отнюдь не сразу обнаружил, что бодрствует.

…Маринка лежала на спине. Её согнутые ноги были подняты и широко разведены в стороны. Причём удерживать ноги в таком положении она помогала собственными руками, обхватив бедра под коленками.

Тем временем Олег, в понимании Макса, занимался «прелюдией». При свете полной луны, бившей сквозь тюлевые шторы, это выглядело даже забавно. Похоже, сказывался выпитый алкоголь. Львовский журналист клевал обнажённое женское тело, точно дятел и точно в замедленном кино.

При этом Маринка сдержанно постанывала, то и дело скашивая глаза в сторону Макса.

Максу было неведомо, какую роль во всём этом играет его присутствие.

Максу стало интересно, – он мешает этой парочке заниматься любовью? Или, наоборот, усиливает остроту ощущений?

А может, то и другое вместе?

Почему нет?..

Наконец Олег вошёл своим членом в Маринку, как вор входит в чужую квартиру. И начал двигать ягодицами, точно соседский кобель, который вскочил на суку по недосмотру хозяина. И этот кобель вот-вот дрыном схлопочет. Вдоль хребта.

Маринка, в свою очередь, старалась подстроиться под ритм движений неожиданного любовника. Из этого стало понятно, что Макс всё же мешает. Потому что она не может расслабиться и получать удовольствие так, как привыкла. И теперь для неё важно, чтобы удовольствие получил хотя бы Олег.

А что было важно для Макса? Ведь он наблюдал не какие-то абстрактные занятия любовью.

Ведь любовью на его глазах занималась молодая привлекательная женщина, и они с этой молодой женщиной душа в душу прожили три последних года. При этом она столько раз говорила, что никого и никогда так не любила. Точнее, за три года она говорила, что любит его, столько раз, сколько не говорила его первая жена за пятнадцать лет. Ещё точнее – он не помнит дня, чтобы Маринка этого не говорила.

Несмотря на разницу в возрасте, Макс всерьёз подумывал о законных отношениях. О семье. О возможном ребенке. Потому что был уверен – Маринка не лжёт. Потому что нужды, казалось, не было никакой.

Макс продолжал наблюдать за половым актом с азартом человека, играющего на беговых скачках.

И только тут его поразила мысль, что любовники должны быть наказаны. Справедливо наказаны. Не откладывая на потом. Сию минуту. Но как?.. Макс скосил глаза в сторону журнального столика. На краю лежал его финский нож с лезвием, матово поблескивающим от колбасного жирка.

Макс прикинул, что может легко и незаметно дотянуться до ножа правой рукой.

Дотянулся…

Он даже не увидел, а скорее понял, что ещё пара мгновений, и Олег успешно финиширует.

– Нет, дорогие мои, это уже слишком!.. – рявкнул Макс.

И поднялся из кресла.

И расхохотался. И звуки вырывались, точно из желудка. И точно блевота.

Он вышел из номера, хлопнув дверью так, что та едва не слетела с петель…

Комната, в которой Макса поселили хозяева виллы на Staten Island, смотрелась как номер в приличном отеле. Располагалась на третьем уровне. Два больших окна с видом на просторы нью-йоркского залива. Вдали, словно мираж, – очертания Manhattan и Brooklyn. Справа, над бирюзовой водой, – мост Verrazano, точно сотканный из серебристой паутины.