– Нет, не умеешь!

– Умею.

– Докажи.

– Не буду я тебе ничего доказывать.

– Значит, не умеешь.

– Умею.

Хитро улыбнувшись, она улучила момент, когда он на неё не смотрел, и нырнула под воду. Незаметно подплыв, она вынырнула между ним и бортиком и, оттолкнувшись ногами, утащила его за собой на середину. Но только этим не ограничилась. Вновь нырнув, она схватила его за ногу и поволокла вниз.

– Так ты всё-таки умеешь плавать, – хохоча во весь голос, сказала она, пока он, нелепо молотя руками по воде, плыл к бортику.

– Ты думаешь, это смешно? – спросил он, выскочив из воды. Голос его звучал необычно грубо, но он не повысил его ни на децибел. – Ты, правда, так думаешь?

– Сам виноват, нечего было за мной повсюду ходить!

– Я, чтоб ты знала, всего лишь хотел тебя получше узнать. Думал, может, я ошибаюсь, и в тебе всё-таки есть что-то хорошее. Я ошибся. Нет в тебе ничего хорошего. Ты – взбалмошная дура и только. Не хочешь, чтобы я за тобой ходил? Хорошо. Я больше вообще к тебе никогда не подойду. Как и никто другой, у кого мозги на месте.

– Вот как?! У самого-то друзей нет, а ещё обо мне что-то говорит! С тобой, думаешь, кто-то водиться захочет?

– У меня, в отличие от тебя, есть подруга. А ты – никому ненужная идиотка.

Сказав это, он быстрым шагом ушёл, не обращая внимания на гневные выкрики в спину.

На следующее утро он, как обычно, спустился к завтраку. Она пришла на кухню раньше и сейчас стояла у плиты. Что именно она готовила, он не стал спрашивать, хоть ему и было интересно. Она, заметив его, демонстративно фыркнула и отвернулась. Достав из холодильника йогурт, он сел за кухонный стол и, стараясь даже не смотреть в её сторону, принялся завтракать. Вскоре и она закончила готовить и села напротив. На тарелке лежали горячие бутерброды, от которых разносился аромат жареной ветчины и плавленого сыра.

– Проваливай отсюда, – приказала она. И раньше он бы молча ушёл, но не в этот раз. Он поднял на неё взгляд, смерил им её секунду и после вернул обратно в йогурт. – Ты меня не слышал? Свали!– сказала она и ударила по столу.

– Не свалю. Если тебе что-то не нравится, вали сама, – спокойно ответил он, не поднимая взгляда.

– Тебе по роже, что ли, дать?!

– Да бей ты, сколько хочешь, но я отсюда не уйду, – твёрдо сказал он.

– А-а-а, – протянула она, восприняв его спокойствие за страх перед ней. – Ты хочешь извиниться за вчерашнее, так? Ну что ж, извиняйся, я тебя слушаю.

– И не подумаю. Извиниться тут должна ты за идиотский поступок.

– Ещё чего! Я уже говорила, ты сам виноват!

– Я сам себя на дно бассейна потащил?

– Я просто забыла, что ты – нюня и можешь испугаться такого пустяка. Не будь ты таким сопляком, всё было бы хорошо.

– Нюня? Сопляк?

– А кто ещё? Ты себя в зеркало видел, вообще? Бледный и тощий, как глист.

– А ты лучше? Постоянно лохматая, словно чудовище. Ты хоть на секунду задумалась, чем может закончиться твоя шалость? А если бы я утонул?

– Не утонул же!

– А если бы?

– А если бы, а если бы, – передразнила она его писклявым голосом. – Я же говорю – нюня!

– Да пошла ты… – сказал он и выкинул упаковку от съеденного йогурта в мусорку. Покинув кухню, он ещё долго злился и мысленно продолжал спор. Она делала так же.

Сцены подобные этой стали регулярными. При любой встрече они долго ругались, переходя на личности. Их ранее холодная война переросла в открытую, где они уже не выбирали слова и не чурались пакостить друг другу: изорванная в мелкие клочки книга Себастьяна; стирка яркого платья Хикари со средством для прочистки труб, что превратило его в решето; вываленные помои в тарелку с едой Себастьяна; вырубленное электричество и запирание Хикари в её комнате на пару часов без света; кинутый прямо в лицо Себастьяну целый ворох собранных в саду всяких жучков, паучков и червячков. И много-многое другое.