– М-м-м-ы! М-м-м-ы-ы-ыыыыыыыыыы!!!

Этим и кончилось. Мистер У. замер, перевел дыхание, облизал пересохшие губы, глотнул зеленого чая, откинулся на стуле и спросил с нарочитой небрежностью:

– Как тебе нравится моя графомания?

– Очень странно, Александр, что вы свои «труды» открыто называете графоманством. Вы, действительно, согласны, называться графоманом публично?

– Да! Согласен!!! – Ляксандр разгорячился снова. – Графомания это болезнь. Острое, неисцелимое стремление производить стихи, пьесы, романы, наперекор всему свету. Какой талант, какой гений не страдал этим благородным недугом? Заметь! Любой самый паршивый, самый маленький графоманчишко в глубине своего болезненного воспаленного сознания верит в свою гениальность. И кто знает, кто заранее может сказать, как оно будет? Потому что нет никакой разницы. Ведь Лермонтов и Маяковский, Тютчев и Фет, Толстой и Гоголь, все великие тоже были графоманами. Многие до сих пор считают чеховские пьесы плохими. Просто ему повезло. Им повезло! Напечатали! Да, да! Не спорь, я лучше знаю. А если бы не повезло, если б не напечатали, что тогда?..

– Ну, вам, тоже грех на судьбу жаловаться. Пятую книгу выпустили. Орден и премию получили. Чинами и званиями не обижены. За что вы так на весь свет оскорбились?

– А ты знаешь, чего мне это стоило? Какие силы моральные и физические были брошены на алтарь славы! Какие связи и деньжищи задействованы? Это ты у нас «золотое перо». Краса и гордость редакции.

– Простите, чему вы завидуете? Где вы и где я?.. Я обычный журналист. Да, успешный. Да, у меня не было проблем с публикациями. Но, я не лезу в гении.

– А я лезу! И мне надоело. Понимаешь, надоело!!! Ухмылки. Полунамеки. Везде только и слышишь за спиной: административный ресурс, графомаская графомания! Одно слово – бездарь. Вот есть алкоголики, садисты, морфинисты. А я – графоман! Как Максим Горький или Вильям наш Шекспир. И оставьте меня в покое!.. – Александр Евгеньевич сник до консистенции сметаны. – Хочешь, я почитаю тебе, что-нибудь историческое? Ты знаешь мою вторую книгу? Нет? … Я могу тебе ее подарить.

Мне не хотелось его книгу, но и было жалко в ту минуту ставить его на место, хармсовским методом. Когда на заявление «Я – художник», писатель неизменно отвечал: «А по-моему, ты – говно». Тонкую и ранимую душу писателя и поэта может обидеть каждый. А юмор в адрес его творчества был для него абсурден, как появление в шортах на филармоническом концерте.

В конце концов, мы все писали понемногу чего-нибудь и как-нибудь. А мимикрия под гения – это всего лишь средство самозащиты.

– Привет, Натуля, ну как? Ваша предновогодняя горячка уже началась?

– А ты знаешь, у меня ее в этом году не будет. Шефу позвонил САМ и сказал, что в этом году изысков не надо, все должно быть очень скромно, по-домашнему.

– Классно. Ну, раз цирк с конями отменяется, может 25-го на открытие нового клуба рванем? У меня два пригласительных есть.

– Отличная идея. Сто лет нормально праздники не отмечала.

***

23 декабря. Звонок.

– Юль, ну ты прикинь! В кои-то века думала по-человечьи Крисмас встретить, и тут – здравствуй, жопа новый год!

– Какой новый год? Ты же сказала, что карнавала не будет.

– А час назад пришел «сам мясо-колбасный король» и заказал праздник. Что делать?

– Не боИсь, прорвемся. Так. Все приличные рестораны забронировали еще в ноябре. Неприличные сейчас тоже заняты. Стой! У вас же клуб есть!

– Ну, да! Я уже закрыла там девочку дизайнера с мишурой, елочными игрушками и гирляндами. Та противилась, пищала, что она графический дизайнер, но я была неумолима. Сказала, что выпущу только тогда, когда она зал под праздник загримирует.