Ладно, будет день – будет пища. Я покрутил барашек с красной пимпочкой. Кран издал обиженное шипение, но вода из него не полилась. Окей, проверим холодную. Фу, ржавая. Значит не получится у меня почувствовать себя как Киану Ривз во всех фильмах. Стоять с мокрым лицом и многозначительно смотреть в зеркало.

Я хохотнул, закрыл оба крана и потопал обратно к своим «сатанистам».

– Я вернулся! – объявил я, хлопнул дверью и тут же громко показательно взвыл. Согнулся пополам, удерживая левую руку. Больно, черт… Но вроде не сломал ничего. – Твою мать… Рука…

– Велиал, ты что? – тут же подскочил Бельфегор. – Что случилось?

– Да руку прищемил… – я, шипя, разогнулся и показал всем дрожащую руку. На тыльной стороне ладони начала вспухать багрово-синяя полоса. – Ох ты ж… Больно-то как… Кажется, перелом…

– У нас же концерт сегодня! – взвился Астарот.

– Надо лед приложить… – пробубнил Бегемот.

– В травмпункт надо! – Бельфегор сделал круглые глаза.

– Осторожнее же надо быть, ты же знал, что нам играть… – продолжал возмущаться Астарот. – И концерт очень важный!

– Ты думаешь, я специально себе руку дверью прищемил? – огрызнулся я, мысленно прыснув. Так-то да, идея была именно в этом. Гитариста очень легко привести в негодность, нужна всего лишь травма пальцев. Причем именно левой руки, что удобно. В школе перед контрольной приходилось правую ломать… Но все-таки, надеюсь, что там только ушиб.

– Пойдем до медпункта, – Бельфегор потащил меня к двери. – Врачи же вроде работают на заводе, да?

– Вот и проверим, – кивнул я, не забывая изображать страдальческое лицо и держать руку перед собой.

Бельфегор явно знал, куда идти, очень уж уверенно он перемещался. Мы поднялись по пустой гулкой лестнице на третий этаж. От первого и второго он отличался тем, что широкий коридор был перегорожен стеной с двойными дверями, над которыми красным по белому было написано «ПОЛИКЛИНИКА».

А сбоку была табличка с часами работы и пожелтевшая бумажка, на которой от руки было написано «На флюорографию записываться в кабинете номер 3».

– Открыто, – Бельфегор засунул голову в дверь. – Эй, есть кто живой?

Отозвалось только эхо. Мы вошли внутрь. Справа от двери – стеклянная стена с окошечками. Регистратура. За ней – стеллажи с личными делами, но суровые тетеньки отсутствовали. Где-то звонко капала вода. И еще было слышно тихое бормотание телевизора.

– Кто-то здесь есть, – я оттер мелкого Бельфегора плечом и зашагал вперед. Двери, двери. А между ними – обитые дермантином кушетки. И дермантин этот на своем веку явно повидал… эээ… всякого. Окулист, невропатолог, процедурный кабинет, заведующий… Это как играть в горячо-холодно. Звук телевизора становится громче – значит правильно идешь, а если вдруг начал удаляться, то пора поворачивать назад. Ага, вот за этой дверью.

«Ай эм маззи! Ай лов клокс» – раздалось из-за двери. Я постучал. А потом открыл дверь, не дожидаясь ответа.

– Здравствуйте! – сказал я. – А врачи в этой поликлинике еще существуют?

– Ох, батюшки! – нервно дернулась женщина средних лет в белом халате. Она сидела на диванчике, а на столике перед ней бормотал тот самый телевизор, который нас на это место и навел. Красненький такой, маленький, с рожками антенны. На черно-белом экране можно было различить странные мультяшные фигуры, которые болтали всякое на английском. – Нельзя же так пугать-то! Вам чего, девушка?

– На самом деле я парень, – ответил я, усмехнувшись. – Это просто прическа такая.

– Фу ты, вот ведь мода дурацкая, ни черта не разберешь, – фыркнула дамочка.

– Боря, подождешь меня, ладно? – сказал я, вошел в кабинет и плотно прикрыл дверь. Теперь дамочка полностью отвлеклась от просмотра уроков английского и стала разглядывать меня. А я, соответственно, ее. Лет сорок, невысокого роста, волосы цвета ржавчины, скорее всего, крашеные. Уложены в уродскую какую-то прическу с пышным начесом. Перламутровая розовая помада.