Охранник молчит всю дорогу. Мы минуем коридор и сворачиваем к лестнице, спускаясь на первый этаж. Я улавливаю, как меняется звук шагов, и выгибаюсь, замечая, что вместо ламината под ногами появилась большая кафельная плитка. Мои руки затекли, он передавил их так, будто я умею снимать самые надежные наручники. У меня точно будут синяки, мне больно от каждого лишнего движения.

– Мой отец убьет тебя, – выплевываю со злостью и слезами, когда боль обжигает с новой силой. – Застрелит собственными руками!

Он рывком снимает меня с плеча и бросает на стул, я тут же отклоняюсь от спинки, чтобы не задеть запястья.

– Ты труп, – упрямо шепчу, хотя боюсь даже поднимать глаза на охранника.

– Хорошим манерам тебя учить и учить, конечно, – усмехается мужчина.

Он не думает развязывать меня. Стоит надо мной и тяжело дышишь.

– Тебе больно, потому что ты вырываешься. Это специальный узел, он затягивается сильнее с каждым рывком.

– Да пошел ты!

– Вот опять, – он кивает. – Скажешь, когда надоест.

– Мне надоел твой голос! Я хочу говорить с Дитмаром, а не с тобой, урод!

– Босс уехал.

Я закусываю губы до искр из глаз, чтобы не расплакаться. Только не перед этим уродом! Я шумно дышу и все-таки заставляю себя остановиться – не дергаться и не вырываться. Проходит секунда-другая и мне действительно становится чуть легче. Жгут ослабевает и пальцы перестает колоть иголками.

– Надо же, не прошло и часа, – роняет охранник.

У меня же выходит даже разогнуться. Я оглядываюсь по сторонам и понимаю, что он притащил меня на кухню.

– Почему мы здесь? – спрашиваю, отдышавшись.

– Босс сказал записать одно видео для твоего отца.

– И что записывать будем? Как я жалобно плачу и прошу отца отдать всё, что у него есть? – ехидно интересуюсь у громилы.

– Ну и язык, – причитает он и, не отвечая мне, устанавливает камеру посреди комнаты, прямо напротив места, куда меня посадил.

Я же стараюсь не шевелиться лишний раз, чтобы снова не затягивать узел. Решаю, что ничего говорить не буду. Папе и так достаточно того, что произошло, так еще и посылать жалобные видео?

Закончив с расстановкой аппаратуры, он устраивается напротив и включает камеру, нажимая ее на паузу.

– Так что говорить, – снова переспрашиваю. – Плакать и умолять отписать вашему Дитмару половину имущества?

Охранник хмыкает.

– Или половину мало? Всё?

– Слушай, закрой рот. Ты должна сказать на камеру, что с тобой обращаются нормально, правда, держат связанной. Ну и подтолкни его к принятию верного решения, – он разводит руками, а я киваю.

Конечно, скажу.

– Всё поняла? Без лишнего героизма, милая, – уточняет он и кивает, нажав на кнопку запуска.

Делаю как можно более жалостливое лицо и говорю:

– Привет, пап. Меня выкрал Дитмар, но ты, наверное, и так это знаешь, – замолкаю и опускаю голову вниз, а после поднимаю ее и продолжаю: – Надери этому сукиному сыну зад! И не вздумай…

Камера выключается, а я замолкаю, чертовски довольная собой. Бритоголовый зло смотрит на меня и выходит из-за штатива камеры.

– Оборзевшая девка. Я же не то просил записать.

– Ну извини, – язвлю. – Я не обязана.

– Зря ты, Карина. Хозяин разрешил быть грубым с тобой. Очень грубым, – он делает пару шагов ко мне. – Знаешь, что это значит? – спрашивает, присаживаясь на корточки рядом.

– Конечно, – киваю и что есть сил поднимаю правую ногу, попадая ею прямо мужчине в пах. – Примерно это.

Он падает на бок, практически сразу. Скулит и произносит пару неприличных слов типа “вот, сука” и “ты поплатишься, тварь”. Не знаю, откуда в крови этот адреналин, но я почему-то не верю в то, что Дитмар дал ему полную свободу. Он будет меня бить? Вот уж вряд ли.