Хорошо сказано. Да разве возможно вообще перегрузиться? Новый австрийский эшелон, во-первых, короче на несколько вагонов, во-вторых, узкоколейный, а в-третьих, вместо платформ и крытых вагонов – какие-то ящики без крышек. Как всадить в эти ящики лошадей и орудия?

– Господин подполковник, это невозможное дело: мы и в свой эшелон еле поместились. А для людей совершенно нет вагонов. Куда их девать?

– Куда хотите. Больше ничего не дадут, ни одного лишнего вагона. Я уже пробовал говорить с комендантом, тот только руками замахал. И все-таки батарея должна быть немедленно перегружена. Четвертая и пятая батареи уже перегружаются.

Пришлось взяться за дело. Перегрузились. Несчастные лошади задыхаются в тесноте, к ним же свалена и их амуниция, и людей набилось сколько взошло. Ни орудий, ни ящиков, ни повозок не видно, так они густо покрыты людьми. Эшелон уплотнен до отказа. Готово.

Мы на вражеской территории. В сущности говоря, ничего нового: те же пейзажи, и люди такие же, но тем не менее все озираются по сторонам, все думают увидеть что-либо особенное, новое.

Слава Богу, недолго пробыли в этих ужасных австрийских вагонах.

* * *

Станция Львов.

Наконец увидели необыкновенное: какая-то недалекая большая гора, покрытая зеленью. Но озираться по сторонам некогда: батарея разгружается.

6-я батарея идет через центр большого, красивого города и обращает на себя внимание любопытных. Заглядевшийся кузнец Расницов на толчке соскользнул с инструментальной повозки и упал под колеса. Тяжелая, груженная железом повозка раздробила ему ноги и оставила калекой на всю жизнь.

Навстречу батарее идет какой-то обоз, и мы в удивлении таращим глаза на наших обозных солдат, одетых в форму венгерских кавалеристов: красные галифе и зеленые расшитые доломаны. При этом на ногах грязные, казенного образца, стоптанные сапоги, и на голове – засаленная русская фуражка. Вид карикатурный. Видимо, где-то захватили австрийские цейхгаузы и нашли достойное применение австрийскому обмундированию.

Нам отвели австрийские казармы, большие, светлые, с большим двором. Внутри все стены расписаны фигурами солдат во всевозможнейших австрийских формах. Люди довольны – можно всласть отдохнуть на хороших койках. Офицерам отведены квартиры в одной из городских гостиниц.

Как только мы вышли на улицу, у каждого из нас, офицеров, появился как из-под земли выросший еврей-мальчишка для поручений. Эти мальчуганы не оставляли нас во все время нашего пребывания во Львове (около трех суток), терпеливо поджидая своих офицеров у порога гостиницы и получая за это вознаграждение 30–40 копеек в день. Благодаря им мы чувствовали себя здесь как дома, совершенно не боясь заблудиться в лабиринте улиц чужого большого города.

Что поразило нас – это обилие австрийских офицеров, даже при оружии. Они совершенно свободно расхаживали по улицам города, часто под руку с дамами. Мы же были как бы на положении гостей. По вечерам на одной из главных улиц при полном освещении блестящих магазинов густая толпа гуляющих сплошной стеной медленно двигалась по тротуарам взад и вперед. Здесь уже все перемешалось – местные жители и пришельцы, офицеры – и русские, и австрийцы. Как их много и тех, и других, и что они здесь делают в таком числе, по крайней мере русские?

* * *

– Ваше высокоблагородие, канонир Сидорин обругал площадной бранью своего взводного фейерверкера и отказался выполнить его приказание идти на уборку лошадей, – докладывает фельдфебель.

Явление очень нехорошее, в особенности на походе. Надо раз и навсегда прекратить этого рода явления решительными мерами, конечно, не прибегая к помощи полевого суда. Долго ломаю себе голову над этим вопросом и наконец прихожу к разрешению.