– Я пацифист, – объяснил он свой поступок.

Маме Женя тоже сразу понравился, и она все время нашептывала мне, что нужно с ним подружиться, а я, как обычно, стеснялась. Кареглазый спортивный парень двадцати пяти лет, он учился в университете на инженера и мечтал уехать в Европу. Женя обладал сильной мужской энергетикой, отчего я все время запиналась и чувствовала себя неловко. Захар и Николя, грузившие коробки в кузов, отличались от водителя дружеской простотой, они проникали в душу мгновенно, словно мы во всех прошлых жизнях знали друг друга. Николя был ровесником Жени, а Захару едва исполнилось двадцать два.

– Он точно тебе понравился, – ущипнул меня Николя. – Ох, влюбишься.

– Не болтай глупости. – Я почувствовала, как под платком заалели уши.

Соседка Клавдия Петровна напоследок расплакалась. Она держала на руках Тихона и наблюдала за нашим отъездом, сидя на перевернутом ведре.

– Единственные приличные люди покидают мерзкий дворик уголовников, – сокрушалась она, прижимая к себе котенка.

На прощание мы подарили ей книжку стихов Серебряного века.

Машина выехала из переулка и направилась в Промышленный район: там, в полуподвальном помещении, нам сдали комнатку. Это была не жилая площадь, а служебное помещение для лифтера.

– Где мы будем руки мыть и купаться? – беспокоилась я.

– Есть раковина… – неуверенно ответила мама.

Она сама видела комнатку только один раз, когда договаривалась с посредником.

Женя, у него на груди висел крестик на золотой цепочке, включил радио, но вместо тюремного шансона, который обычно предпочитают водители, передавали новости.

Обсуждали недавнюю спецоперацию: русские военные вычислили местонахождение Аслана Масхадова, второго президента непризнанной республики Ичкерия. Комментатор бубнил про тело убитого, раздетое и выставленное напоказ, а я подумала о нескончаемой подлости: мусульманина нельзя раздевать. Ислам – религия, сохранившая древние обычаи относительно живых и мертвых. Современные люди нередко забывают христианские заповеди, отступают от законов Торы. Мусульмане ревностней относятся к своему учению. Но убитый не может встать и ответить врагам, чем и воспользовались спецслужбы.

Аслан Масхадов был своеобразным президентом, вводил у нас между войнами шариат – строгий свод правил. Кругом орудовали распоясавшиеся банды, добивая и грабя последнее русскоязычное население. Но я никому не желаю безвременной смерти и безымянной могилы.

Женя ничего не сказал, но веселую музыку не включил, а мама помолилась за всех погибших на чеченских войнах, а затем погладила кошек, сидящих в сумке у нее под ногами.

Вечером при свете лампочки, свисающей на проводе вдоль стены, мы разбирали вещи, а кошки, решив, что эта комнатка – большая коробка, скребли обои на стенах, оставляя коготками продолговатые рыхлые узоры.

Мама свалилась от усталости и заснула, как только из-под баулов и мешков выглянула железная сетка кровати.

Готовить было негде, кухня отсутствовала, плитка с двумя конфорками пылилась в углу. На ней можно было разогревать готовую пищу. Вместо вытяжки – окошко под потолком.

Стараясь не разбудить мать, до утра я писала статью о своей подруге детства Аленке и ее матери Валентине, объявленных в Грозном «врагами народа» с целью ограбить и убить их после Первой войны.

Как только текст был готов, я поехала в газету «Ставропольский этап». Редакция находилась в двухэтажном здании на улице Спартака.

Главный редактор по фамилии Луковица помнил меня, зимой в поисках работы я была у него, и принял хорошо. Однако с порога заявил, что гонорары у них – «кошкины слезы», а в штат никого не берут.