— Почти само благородство, — усмехнулась ошеломлённо на такое пояснение.

Хотя и не особо поняла некоторые аспекты сказанного им. Зато отлично уяснила себе одно: просто так меня отсюда не выпустят. Если вообще выпустят. Вон как тепло и ласково улыбнулся снова. На этот раз реально не по себе стало. Слишком тепло и ласково. До мурашек по всей коже. Как и его ответ:

— Вообще ни разу.

— Это был сарказм, — вздохнула, качнув головой, отгоняя от себя мысли о том, что кажется не туда куда-то наш разговор понесло. — И что дальше? — потёрла одну ладошку о другую. — Сам сказал, официально я не твоя рабыня. Но и уйти не могу. Потому что, так или иначе, не с тобой, так с кем-то другим окажусь в том же положении, что сейчас, если не хуже, — помрачнела. — Но и остаться я не могу. У меня учёба, семья, родители. Они наверняка ищут меня. У мамы сердце слабое. Я должна вернуться домой. Должна, понимаешь? — уставилась на него со всей надеждой.

Пока не случилось непоправимого.

Если уже не случилось…

Сколько времени прошло?

Я так и не узнала.

— Тут твоя правда, — не стал он отрицать.

Но и облегчать задачу не спешил.

— Такие, как ты, здесь или рабыни, или проститутки, или и то и другое одновременно, или же попросту не выжили, — добавил. — Ты слишком слабая, чтобы стать кем-то ещё.

И так он это сказал, словно само собой разумеющееся.

Всю надежду в одночасье уничтожил.

Потому что из всего перечисленного… я лучше выберу смерть. Да, возможно, это слабость, но… ни за что не позволю собой пользоваться. Да и что это за жизнь такая? Изо дня в день обслуживать кого попало, чтобы потом всё равно умереть в безнадёжной попытке доказать, что ты сильная и всё переживёшь.

Такая себе эта сила…

И жизнь — не жизнь, а пыточное существование.

И то, что я вернулась и осталась здесь, не значит, что соглашусь спать с ним. Будь он хоть трижды какой-то там альфа и барон. Не для меня такая жизнь.

— Но ты сам говорил, что не держишь рабов. И что я тебе надоела. Так сделай нам обоим приятно, отправь меня домой. Пожалуйста, — попробовала вновь воззвать к его совести.

— Не держу, — кивнул. — Потому и отпустил. Хочешь домой — отправляйся, — разрешил типа великодушно.

Чем разозлил.

— Я не могу уйти, ты это сам знаешь, — процедила, вновь сжимая ладони в кулаки.

Ещё раз нарваться на кого-то? Чтобы в этот раз всё же не суметь убежать? Нет уж. Желтоглазый и правда хотя бы знакомое зло. И не пристаёт. Лечит даже. Чёрт знает как правда, но не суть. Сейчас я не готова ещё и об этом думать. И без того голова кругом. Мысли с одной на другую скачут то и дело, путая и мешая строить логическую цепочку происходящего.

— А я не могу каждую рабыню, привезённую в Картахену-де-Индиас, отправлять обратно, и только потому, что ей тут, видите ли, не понравилось. Иначе бы те, кто этим занимается, давно б обанкротились, — парировал желтоглазый.

— Но подарили-то меня тебе! Значит, ты можешь и вернуть меня обратно, — противопоставила.

— Могу. Вернуть тем, кто тебя сюда привёл. Хочешь?

— Нет, конечно! — вскричала в отчаянье.

Разговор глухого и немого какой-то.

Вот чего ему стоит отвезти меня в посольство?

Даже не придётся на билет на самолёт тратиться.

А он…

Упёрся непонятно с чего.

При этом сам заявляет, что я ему нафиг не сдалась.

На мой возглас и вовсе скривился так, будто ему на голову железобетонная плита рухнула.

И… зарычал.

По-настоящему.

Как зверь.

Как те трое с дороги.

Чертовщина какая-то!

Нереальная.

— Тон сбавь. Если жить хочешь.

Отступила от него подальше.

И правда заткнулась.

Но ненадолго.

Так жалко себя стало.

Стою тут, распинаюсь, а ему хоть бы хны. Никакого сочувствия.