Но он быстро отходил, и беседа через минуту вернулась в рабочее русло.

Игорь начал работать над диссертацией, которая содержала весьма развитую математическую часть. И тут опять помог случай. У них в институте работал один еврей по имени Феликс Ефимович Водяной. Он был весьма примечательный человек, обладающий тем, с чем профессор познакомился только в Израиле – «хуцпой», наглостью по-израильски (конечно, этого слова тогда ни Игорь, ни кто-либо из его окружающих не знали). По понятным причинам, одни специально в шутку, а другие по неточному знанию называли его «Феликс Эдмундович» (так звали Дзержинского).

Когда Феликс проходил без очереди куда-либо, где стояла большая очередь, то народ, который бы растерзал обычного человека, так поступающего, тихо расступался и пропускал его вперед в полной уверенности, что тот имеет законное право так делать. Однажды профессор летел с Феликсом в полупустом самолете. Пассажиров по радио попросили занять места в первом салоне во избежание нарушения центровочного графика самолета. Феликс не обратил на это ни малейшего внимания и потащил профессора в хвостовой салон, где он почему-то любил сидеть. Подошла стюардесса и попросила путников пересесть, привычно бубня что-то про центровочный график.

На что Феликс сказал ей:

– Мы пересядем, если вы покажете нам этот график.

Стюардесса была потрясена больше, чем вавилонский царь Валтасар, увидевший во время пира огненные слова, начертанные на стене: «Мене, текел, фарес» («Взвешен, измерен и признан недостойным»). Состояние стюардессы полностью соответствовало состоянию несчастного царя, описанному пророком Даниилом: «Тогда царь изменился в лице своем; мысли его смутили его, связи чресл его ослабели, и колени его стали биться одно о другое».

Через пять минут она привела одного из членов экипажа, которому Феликс повторил то же условие. Может быть, такой график и существовал где-нибудь в КБ Туполева или Ильюшина, но на борту самолетов его никто отродясь не видел. Моторы уже ревели, вызывать милицию из-за такого пустяка экипажу не было смысла, пилот махнул рукой и ушел в кабину. Цель была достигнута – Игорь и Феликс летели в хвосте.

Феликс был альпинистом, и у него был приятель – математик из Москвы Володя Шаинский, с которым Феликс познакомил Игоря. Эта дружба сохранилась на многие годы, включая израильский период жизни. Володя охотно помог профессору с математической составляющей.

Группа, которую возглавлял профессор, проводила и курировала лабораторные испытания машин. Испытания всех типов наземных машин делились на два вида. Первый – так называемые эксплуатационные испытания, которые заключались в том, что несколько опытных машин эксплуатируются в типичных условиях, а испытатели только фиксируют и анализируют все виды отказов и поломок. Второй – так называемые лабораторные испытания, для которых выделяется, как правило, одна опытная машина, изучаемая на предмет определения всех ее параметров: действительных размеров, мощности, скорости, производительности, проходимости и т. п. Подобные исследования проводятся, как правило, на специальных полигонах, имеющих необходимое оборудование и приборы для таких исследований. Институт профессора имел такой полигон в восьмидесяти километрах от Челябинска, в районе старинного промышленного уральского городка Чебаркуль и одноименного озера. Однако в некоторых случаях эти исследования делаются прямо у изготовителя или на местах проведения эксплуатационных испытаний.

Институт, как и все подобные учреждения, был построен по «агрегатному» принципу: подразделения двигателей, трансмиссий, ходовой части и т. д., а вот изучение машины в целом было сферой деятельности профессора. Поэтому на входе в помещение группы профессора висел один из тезисов Норберта Винера