Желание оправдаться захлёбывается совсем другим желанием. Неудивительно — её остужают неловкость и стыд, а меня… мне придётся терпеть до ледяного душа. И молиться, чтобы помог.

Тяжёлый вздох вырывается помимо воли.

— Маш, — отпустив, я протягиваю к ней руку и малость охреневаю, когда, после секундной задержки, она вкладывает в неё свою, — я обещаю к тебе не приставать. Для твоего спокойствия могу поклясться мотоциклом, если совру — вернёшься и отправишь его под пресс, но мне, правда, нужна твоя помощь. Сможешь потерпеть меня три дня?

— А не приставать это как только что? — глядя только на наши руки, спрашивает она.

— Не-ет, Машенька. — Меньше всего хочется её пугать, но соврать я не могу. — Ещё одного такого «только что» моя психика не выдержит, и в следующий раз мы окажемся в одной постели, но… я буду держать себя в руках. — Стараться точно буду. — Зная, как ты меня стесняешься, просто не дойду до следующего раза.

— Но как мне тогда изображать вашу… — тряхнув головой, она не может договорить.

Пф. Я после таких поцелуев вообще ничего не могу, только стоять и лишний раз не рыпаться.

— Мы всё решим… договоримся, пока будем добираться до места.

У неё снова мёрзнут руки, печально быстро для плюс трёх по Цельсию, и у меня есть способы её согреть, но обойдусь. Надо же, как пробило. До самого основания, и это чертовски странно, учитывая весь мой впечатляющий опыт.

Или отголоски первой любви сказываются?

— Просто скажи «да». — Меня отпускает ровно настолько, чтобы позже спокойно сесть за руль. — С остальным разберёмся по ходу.

Она думает, долго думает, недоверчивым, но внимательным взглядом осматривая меня с ног до головы. И шум в ушах начинает возвращаться, как и кровь к совершенно лишним сейчас частям тела.

— Обещаете ничего не делать… без моего согласия?

Боже, дай мне сил, чтобы не укусить эту её прикушенную нижнюю губу. И хорошо, что Машины формулировки отвлекают своей интересной постановкой.

— Обещаю, — на выдохе, чтобы притянуть её ближе.

Даже не в объятие, а так, просто постоять рядом, держась за руки.

— Почему вы вдруг стали таким…

— Неадекватным? — фыркаю я.

Не та погода, не то место и, вообще, давно о бы расстаться. Как пятиклассник, ей-богу!

— Странным, — улыбается она краешком губ.

— Это не я, Морозова, — ради разнообразия возвращаюсь в роль препода, — это ты.

— Неадекватная? — она весело вскидывается.

После всего этого не боится? Невероятная! Притом что я боюсь — не сдержаться, воспользоваться, надавить.

— Фантастическая. — Ни капли веселья и прямой взгляд глаза в глаза.

Пауза затягивается, и Маша, тряхнув головой, переступает с ноги на ногу.

— Мне пора, Илья Глебович.

— Издеваешься?

Нет, серьёзно, какой на хрен Илья Глебович?

— А где вы завтра будете? — Вдруг спохватывается она.

— Уже соскучилась? — Дикое, страшное непредсказуемостью желание понемногу, но отпускает, и можно попробовать пошутить.

— Надо же билеты покупать, а мне дать вам ответ, — словно неразумному ребёнку объясняет Маша.

Нет, с этим надо что-то делать, вот такая моя на неё реакция — это сумасшествие. Приятное, возбуждающее, но ни разу не подходящее сорокалетнему мужику.

— Давай телефон.

— 8-953…

— Маш, свой телефон дай, — фыркаю весело, — в смысле аппарат сам.

Она достаёт из кармана гаджет предпоследней модели и, разблокировав, протягивает мне.

— А вам зачем?

— Запишу свой номер. — Действие занимает едва ли полминуты. — Если захочешь, позвонишь и скажешь, что решила. Если нет… — Найду номер в деканате и позвоню сам. — То больше беспокоить тебя я не буду.

Твёрдости в этом конкретном намерении не доверяю даже я сам, но голос звучит уверенно, и Маша успокаивается окончательно.