Пауза.

– Народ, я давно работаю в Госотделе по управлению Аланом. У меня никаких связей с преступными группировками. Я обычный гражданин…

– Обычные граждане не убивают политиков! – перебил тебя очкастый.

– Я никого не убивал!

Это была правда. Ведь ты не привык лгать сотрудникам Госотдела бдения или полиции. Это бессмысленно, да? Все равно раскроют. Когда кортеж министра Арилова продвигался по улице, кто-то из-за спины ударил тебя, и ты потерял сознание, после чего очнулся в этом гараже. Ты ничего не знал, хотя и был бы рад. Солгать? Выдумать? Нет. Раскроют.

– Но ты позволил преступнику из толпы выйти на дорогу и выстрелить в него, – вставил Макс. – Этого достаточно, чтобы сесть лет на десять. Ты хочешь сидеть, парень?

– Нет, – вырвалось у тебя.

– Давай так, – начал очкастый. – Ты подписываешь пару бумаг, где говорится, что ты являешься участником банды Джеймса Эдриана, что ты воспользовался служебным положением, чтобы помочь ему совершить террористический акт, и намеревался, пробравшись в здание Народной партии, сделать своего босса лидером Всеобщего Государства.

– Мы же сократим срок твоего заключения, – добавил Макс. – Глядишь, всего за двадцать пять лет в Азиатской ядерной пустоши ты и не превратишься в жареную картошку.

– Двадцать пять лет?!

– Всего-то! – рассмеялся Макс.

– Было же десять… Мне ничего не известно! Серьезно, мужики, вы не того арестовали.

– Не того арестовали?

Макс присел к тебе и, не дав отвернуть лицо, потрепал тебя за щеку. Его жирные толстые пальцы оттянули твою кожу, после чего он дал тебе пощечину, оставив на лице пятнышко жира.

– Стоит нам сказать, что ты в чем-то провинился, и ты действительно таким станешь. Тут никого не волнует, виновен ли ты в действительности. У тебя нет выбора, кроме возможности признаться в содеянном и приступить к сотрудничеству со следствием. Ну? Поможешь нам?

Ты лежал на спинке стула, привязанный к нему тонкой веревкой. Руки были придавлены собственным телом, а глаза смотрели в потолок. Вновь взглянув на гобовцев, ты сказал:

– Нет.

Гордый, упрямый дурак. На что ты надеешься? Ты должен был согласиться. У тебя нет шансов. Почему ты сопротивляешься? Потому что ничего не знаешь? То еще оправдание. Мог бы и сочинить что.

– Что же, – проскрипел очкастый. – Мы пока не торопимся. – Он снял со стула пиджак, надел его и протянул руку к револьверу.

– Знаешь, Серега… – начал Макс. – Думаю, мы сломаем его очень скоро.

К твоему удивлению, очкастый отвлекся и чуть ли не испуганно отдернул руку от собственного огнестрела. Он посмотрел на коллегу.

– Да, наверное, не больше двух-трех дней. По нему видно, что слабак. ГОБ таких по десять человек на дню раскалывает.

– Я не слабак! – закричал ты, неосознанно решив для самого себя, что нельзя дать очкастому Сереге взять оружие. – И если вы, неотесанные придурки, считаете, что можете меня запугать или заставить признаться в том, чего я не совершал, то вы…

– Что ты сказал? – очкастый подошел к тебе, а Макс встал у него за спиной.

– …то вы заблуждаетесь, – лишившись всякой уверенности в себе, сказал ты.

Очкастый плюнул на тебя. Противная жидкость сползла от носа к уху.

– Ты изменник, и твое слово тут ни во что не ставится. Мы скажем, что ты признался, и пусть кто-нибудь попытается доказать обратное. Наше слово – закон.

– Но это ложь…

Макс тебя ударил ногой. Селезенка. Ты дернулся, но стул и веревка ограничили твои движения.

– Закону плевать на собственную правоту, – произнес очкастый. – На то он и неоспорим.

– Посиди тут до утра. Да и куда ты денешься?

Сотрудники Государственного отдела бдения переглянулись и, тупо усмехнувшись, пошли на выход. Когда дверь с шумом закрылась за ними, ты еще долго смотрел на нее. Затем отвернулся, пятисекундный ступор, после которого – озарение. Револьвер. Ты не мог поверить своей удаче. Тебя, конечно, подозревают в убийстве, и это ни разу не удача, но только что тебе выпал шанс спастись.