Но сегодня его жизнь на закате, в нем совсем нет жажды охотника, а его единственной добычей стала рыба в Красной реке.

Оки пошел обратно в хижину заниматься своими крючками, а молодые люди направились в другую хижину, где обычно ночевали. Кроме них там регулярно спали около восьми человек. Точнее сказать было трудно, не только потому, что иногда с охоты кто-то не возвращался, но еще и потому, что семейных пар никто не заводил.

Воинствующие моралисты могли бы сейчас заявить, что это общество было диким и аморальным. Но если вдуматься в смысл существования современной семьи – все встанет на свои места. Современные пары образуют семью для стабильных сексуальных отношений и социализации рождающихся детей. Трудно растить новых людей в одиночку.

Но в верхнем палеолите человек не жил один. Он жил в своем племени, и все племя было его семьей. Человек отдавал все, что имел, в общее пользование, и племя отвечало ему тем же. И если смотреть на историю с точки зрения морали, с позиции теории постепенной деградации – да, мы деградируем. Примерно последние двенадцать тысяч лет. Семья уже не та – ее размеры все меньше.

Тиа зашла в хижину. Ари отстал от нее на несколько шагов. На самом пороге что-то большое и мохнатое сбило его с ног и повалило на спину. Существо рычало и хрипело. Ари тут же пришел в себя и ударил с размаху рукой по туше. Шкура слетела в сторону, и перед ним показалось идиотское лицо его друга Ули.

Вообще, лицо было весьма симпатичным для мужчины, но Ари, разумеется, так не считал. Ули засмеялся во все горло:

– Так ты намерен драться с великим Барром?

Ари, скрипя зубами, попытался вылезти из-под своего друга, но Ули крепко держал его, хохоча как дурак.

– Ну давай же, – продолжал издеваться Ули, – покажи, что ты будешь полезен мне, когда мы вытащим зверя из его берлоги!

Ули был крупнее, но ловкостью Ари мог поспорить с любым из их племени. Он внезапно извернулся, оказался за спиной друга и повалил его на землю. Теперь уже смеялся и Ари.

– А как тебе такое, глупый ты носорог?

Внезапно Ари получил по затылку той шкурой, в которой выскочил Ули. Женщина строго кричала:

– А ну перестали! Гиены вы ненасытные!

Ари остановил свой глупый смех.

– Мам, за что? – возмутился Ари, почесывая затылок, – он прыгнул на меня! Ай!

Ари не успел договорить, как получил еще одну материнскую оплеуху. Смех Ули стал еще громче.

– Ой! – Ули тоже получил свой удар и вскочил на ноги.

– Я все утро выделывала эту шкуру, чтобы вы ее тут же испортили! – негодовала женщина.

– Мы охотники, мы тренируемся! – возразил Ули, но к женщине не подходил, справедливо опасаясь еще одного подзатыльника.

– Станете охотниками после новой луны, когда найдете и убьете Барра. Может тогда у вас наконец прибавится ума, а у нас прибавится шкур! А пока не смейте ничего портить!

Женщина еще раз замахнулась на них и пошла прочь. Они отпрянули и, весело переговариваясь, исчезли в хижине.

Она остановилась у костра и осторожно посмотрела на Оки, вышедшего из своей хижины на поднявшийся шум. Затем обернулась, удостоверившись, что мальчишки ушли.

– Ты уверен, что они готовы, Оки?

Старик выдержал паузу, вспоминая всех своих сверстников, которые уже лежали в земле. Погибшие при инициации, на охоте, при родах, от укусов змей, съеденных грибов и неизвестных болезней. Трагедия одного человека, как это ни странно, бесценный опыт для племени. Каждое наше малейшее знание о жизни – это чья-то смерть. Что можно есть, а что нет. На кого следует нападать, а на кого нет.

Но так или иначе, все когда-то лягут в землю, из которой вырастет трава, которую съест бизон, который будет убит человеком, который ляжет в землю. Но тот, кто сидит в хижине и боится, в любом случае пройдет тот же путь.