– Смотри, – сказала она, не удостоив даже взглядом. Перекинула волнистые волосы, стянутые в небрежную косу, на другое плечо. Взялась за тонкую ножку бокала с красным вином. – Видишь? Я потратила на неё почти месяц. Знаешь, как я назвала её? – в голосе сквозила гордость за своё творение. 

Началось. Я посмотрел на холст. Красиво.

– Нет. И как же? – спросил, плечом навалившись на косяк.

В этой комнате почти не чувствовался дым. У матери было правило – не курить там, где работает. Правда, это не распространялось на комнату в общежитии, где мы жили раньше вдвоем.

– Что, даже предположений нет? – спросила она, до сих пор не повернувшись.

– Бабочки? – бросил я, зная, что всё равно ошибусь.

– Что? – голос повысился, мать крутанулась на стуле.

Нахмурилась, губы скривились. Она выглядела хорошо, даже несмотря на то, какой образ жизни вела прежде. После переезда многие углы сгладились и теперь она пила намного меньше. Я пожал плечом.

– Вот и твой отец никогда не понимал меня. Не понимал и не ценил. Моя семья отвернулась, когда узнали, что я с ним. Когда он бросил меня беременную, и я пришла домой, родители не захотели видеть меня. А ведь я могла сейчас быть с ними. И они бы приняли меня обратно, если бы... – она осеклась. – У меня было бы имя. Кто я теперь? Никто. Я лишилась всего. И всё из-за него.

И эту историю я слышал миллион раз. Она никогда не могла сказать прямо, что именно сын послужил помехой на пути к исполнению желаний, реализации амбиций. Её родители, как она говорила, были известными художниками. Ей сулили отличное будущее, но она отказалась от всего, встретив моего отца. А потом он сбежал. Иногда мне казалось, что мать застряла в том периоде жизни, где она была молодой, несчастной девушкой, которую бросил любимый и родители. И она так и не смогла до конца повзрослеть. Даже наличие ребенка этому не способствовало.

– Ты говорила, да. Так как называется твоя картина?

– «Освобождение» – с чувством произнесла Татьяна и я кивнул.

Она встала, поставила бокал на столик, взяла что-то. Кажется, бумажку.

– Кстати. Мне кажется это символичным. Твой отец появился здесь, когда я дописывала картину. Точнее, первый её вариант. Сегодня я вносила правки. Ах да. Он приезжал два дня назад и сказал, что у тебя проблемы. Представляешь? Я не видела его двадцать четыре года, и он начал разговор с этого.

Я удивился. Так отец в курсе всего?

– Он говорил ещё что-то?

Мать вздернула подбородок.

– Естественно. Мы о многом поговорили. И он спрашивал у меня, во что ты ввязался. Сказал, что никто ему не может толком рассказать. Максим, что у тебя происходит? У тебя правда проблемы? – спросила она недоверчиво.

Ого. Она на удивление спокойно рассказывала о встрече. Даже не верилось, что тут не было истерик и криков. Или были? В этой комнате точно нет – всё цело и стоит на своих местах. Надо будет проверить кухню.

– Нет, у меня всё хорошо, – ответил я.

– Так и я ему это сказала, – карие глаза равнодушно скользнули по мне. – Он не поверил. Нервный, злой. Не понимаю, зачем в таком состоянии приходить и требовать что-то.

Значит, надо теперь как-то найти контакты отца. А кроме этого проконсультироваться с юристом по поводу Лизы и Миши.

– Мам, ты не знаешь, в каких он отношениях с Григорьевым? – попытался я.

– Григорьевым? Нет, не знаю. Алексей не посвящал меня в свою жизнь. Меньше знаешь, крепче спишь – так он говорил. А кто это?

–  Да так. Как у тебя дела? Что-нибудь нужно?

– Я в порядке. Завтра должны позвонить по поводу выставки.

– Отлично.

– Подожди. Он свою визитку оставил, твой отец. Ждёт, что ты позвонишь, – сказала Татьяна, помахала бумажкой, что сжимала в пальцах, и прижала её обратно к столу.