В столовой было темно и пусто, хотя сейчас по расписанию для большей части здешнего населения был ужин. Я сидел за столом у стены возле окна, впереди стояли пустые столы, такие же находились и сзади. В просторном помещении кроме меня по другую сторону сидели ещё две группы, за разными столами, поодаль друг от друга. Висела тишина, и были слышны только скребущийся звук вилок о дно тарелок да редкие тихие голоса, перебрасываемые в двух-трёх словах. Студенты угрюмо ели, притиснувшись друг к другу поближе, но как бы группами, своими. Каждый был погружён в себя, их физиономии были погружены в тень, глаза – в свои тарелки. Никто не поднимал головы, не осматривался, будто бы каждый считал, что он здесь один. После произошедшего что-то переменилось здесь, в каждом из нас. Долгое время жили мы словно в другом мире, позабыв о реальности, погружённые в свои заботы. Но реальность подползала всё ближе, и в определённый момент обрушилась на нас, как огромная лавина океана.

Ещё до прихода сюда я посетил лазарет. Он был в этой части здания, но на этаж выше. Аудитории этого корпуса мы организовали под палаты: в них располагались раскладушки, находились медицинские шкафчики, куда приносили всё необходимое, что находили в брошенной аптеке в гипермаркете. Запасы были скромные, и кроме всего прочего людей с медицинским образованием у нас почти не было. Было несколько человек, которые были просвещены в этой теме постольку-поскольку, ибо преподавали раньше «Основы безопасности жизнедеятельности». Они занимались уходом за раненными. Среди них по горькому случаю оказался и Антон. Парню одна из тварей прокусила ногу и расцарапала бедро, когда он, отползая спиной назад, пытался отстреливаться от тех, что смогли пробиться внутрь. Сейчас Антон лежит в одной из аудиторий, с перебинтованной ногой и бедром. «Врачи» оказали ему помощь, и вроде бы он преобладает в бодром расположении духа и постепенно идёт на поправку.

Я сидел, ковыряясь вилкой у себя в керамической тарелке, перебирая кусочки грибов, запечённых в собственном соусе. Сейчас, когда нашлось время, чтобы поесть, делать этого мне не хотелось, пропал аппетит. Я смотрел на эти грибы. У нас почти всё сейчас на этих грибах: жаренные грибы в соусе, варёные грибы в масле, жареные на углях шампиньоны, даже есть бутерброды с грибами. И только чай у нас не на грибах, а обычный. Похоже, от этих грибов я постепенно схожу с ума, но с другим у нас сейчас сильный дефицит, поэтому приходится ковыряться в них и с трудом проглатывать каждый опостылевший кусок.

Когда надоело ковыряться, я взял кружку, выпил остаток чая, потом поднялся с места, взял поднос и отнёс его на кухню. Там сейчас работала одна девушка, так как двух её напарников забрали на дежурство.

Потом я вышел из столовой и стал держать путь в свою аудиторию. Спать хотелось неимоверно, несмотря на паршивое настроение. Проходя через коворкинг, я заметил, что здесь тоже что-то изменилось: людей здесь было много, как и всегда, и голоса их звучали, но не было слышно ни смеха, ни шуток, а только приглушённые переговоры. Даже музыка у костра, ставшая для нас чем-то повседневным, сейчас не звучала: вокруг бочки сгрудились студенты, так же переговариваясь вполголоса. Кругом царило какое-то безмолвие, остро гнетущее душу. Мы словно находились в осаждённом положении, ожидая, когда наш враг вновь попытается пойти на штурм. Те, кто и вовсе перешёптывался, как-то странно озирались по сторонам, будто бы боялись, что звучание их голосов может просочиться сквозь эти стены и добраться до ушей тварей, провоцируя их на новое нападение. Страх теперь воцарился среди нас, ожидание новой схватки, которая была лишь делом времени.