Убрал от уха телефон, посмотрев на экран.

Нет сети.

От безысходности Никита прижался спиной к колонне, медленно и безразлично сползая на гранитный пол.

Что за дьявольщина вообще произошла? Что с моим отцом? Где он? Выжил ли он? Когда нас отсюда выпустят? Я не хочу в это верить. Это просто сон. Это всё просто дурацкий сон.

Это не сон.

Каково это – быть свидетелем конца истории?

Мир уничтожен, всё, что было сделано человеком, было разрушено вместе с ним. Люди не понимают ценности жизни, убивая себе подобных ради денег и власти, забывая о том, что они – один биологический вид, вплоть до своего исчезновения. Отмывая свои по локоть в крови руки, героями становятся убийцы. А этими марионетками играет кукловод, заставляет их верить в то, что их поступки благородны.

Сегодня, 12 апреля 2016 года, умер город Харьков.

Никита сидел на холодном полу, беспомощно прижавшись к колонне. Он до сих пор не мог поверить в то, что происходило последние десять минут. Рядом кто-то непринуждённо подсел. Никита поднял взгляд и увидел перед собой темнокожего парня, который сидел у входа в метро.

– Ты не против? – спросил он у Никиты.

– Не против, – Никита не спеша подвинулся.

– Меня Дарвин зовут, – темнокожий начал разговор.

– Меня Никита, – Никиту заинтересовало такое имя, ведь не часто встретишь человека с именем Дарвин. – Красивое у тебя имя, необычное.

– Та нет… Меня люди с детдома нашли на этой улице… Так и назвали, – лицо Дарвина стало хмурым.

– Извини.

Наступило неловкое молчание, люди на станции перестали суетиться, кто уселся на скамейки, кто на пол. Устали стоять на месте.

– Ты кого-то искал на станции? – заинтересовался Дарвин.

Их разговор прервал работник метро, он попросил всех выслушать его.

– Внимание! Все слушайте сюда! В связи с непредвиденным инцидентом, произошедшим сегодня, мы все должны провести во временном укрытии, то есть на станции, трое суток. После ч…

– Зачем аж три дня, почему не сейчас? – из толпы возмутились.

– Попрошу не перебивать. Спасибо. Через три дня радиационный фон на поверхности спадёт до приемлемых значений для эвакуации из города в ближайшие населённые пункты. Для благоустройства во временном убежище есть служебный туалет, сухие пайки, консервы и питьевая вода. Спасибо за внимание.

– Ну хоть не подохнем тут, как последние собаки, – промямлила бабка.

– Радиационный фон? Это что, ядерная война?

– Три дня я не продержусь! Господи. У меня клаустрофобия.

– Слышал? Нас спасут! Мы будем жить!

– Слава богу, главное, дождаться.

В людей вселилась надежда на спасение, которое должно прибыть неизвестно как и откуда. Отвести туда, неизвестно куда. Вдруг больше нет выживших городов? Вдруг нет больше никого? Никакой большой земли, а лишь одни океанские пустоши? Мы следуем регламенту с завязанными глазами и ушами, полагаясь на одну интуицию. Веря в то, что спасение придёт к нам и вытащит нас из дыры.

Хотелось верить в лучшее.

По платформе метались продавцы с товарами, используя даже такой случай в качестве прибыли. Продавали от еды до всякой всячины, брелки, зажигалки, лейкопластыри, сигареты. Возможно, деньги уже никому не понадобятся. Но они об этом пока что не думают.

– Дайте поштучно семёрочку, – позвал продавца сигарет молодой, коренастый мужчина.

– Сколько, одну, две?

– Одну.

– Три пятьдесят, – ответил продавец, взяв из пачки одну сигарету.

– Давайте, – мужчина уже отслюнявил с кошелька сумму.

Мужчина уже отдал свои деньги за сигарету, только поднёс ко рту, как на него накинулась дежурная по станции.

– Курить запрещено! – отхватила сигарету прямо со рта и закинула себе в карман.