Да что же это такое, – тоскливо возмутился Артем, – Приютил, называется.

Постояв несколько секунд перед дверью, он постучал и тут же разозлился на самого себя – с каких это пор он робко стучит в двери собственной квартиры? – и решительно рванул дверь на себя.

Он-то просто хотел выразить свое возмущение, но дверь оказалась незаперта и глазам его предстала довольно странная картина.

В ванной, под раковиной, у него стояла стиральная машинка. Не заметить ее было невозможно – даже если вы по рассеянности, или, скажем, спросонья, не видели выпирающую ее грань, то вскоре получали этой самой гранью по ноге – так вот, на стиральной машинке стояла открытая мыльница. А над плещущейся ванной склонилась девочка. Локти ее энергично двигались – судя по всему, она стирала.

Вторжения Артема она так и не услышала, и он несколько секунд взирал на ее труд с некоторым даже благоговением.

– Вы чего? Из какой-то коммуны, что ли?

Девочка подскочила, с какой-то танцевальной нелепостью размахнула руками и обернулась.

– Ффуу… – с забавной правдоподобностью жеста держась за сердце, ответила она. К мокрому лбу у нее прилипла прядка волос, руки были в какой-то пене – в общем, она смотрелась очень трогательно, – Здравствуйте!

А я уж испугалась, – довольно добавила она и улыбнулась.

– Привет. Ты чего вручную стираешь?

– Чего? – недоумение было вполне искренним, и Артем одновременно развеселился, удивился и насторожился.

– Стиральная машинка, – тоном человека, говорящего обитателям какого-нибудь Алепсоса-18 « Мы пришли с миром», показал он, – Она стирает.

Девочка недоуменно смотрела в указанном им направлении.

Артем вздохнул, заглянул в ванну – вода была мыльная и чуть розоватая, в ней вяло колыхались какие-то темные ткани, смахивающие на помесь медузы с пиявкой. Выпустил воду, не выжимая, забросил одежду в машинку, показал, как включать и на что нажимать.

Он до некоторой степени ожидал дикарских восторгов, но Гипнос смотрела подозрительно.

– Она точно отстирает? Там кровь, ее сложно счистить!

Артем вздрогнул. Да, приятель, а ты уж позабыл…

– Отмоет, – хмуро ответил он, – Тебе нужно в душ?

– Эээ…Да.

Это ты знаешь, – про себя заключил Артем, – Залезай тогда, я после тебя.

Покинув ванну, он с несколько улучшившимся настроением прошел на кухню, закрыл окно и поставил чайник на огонь. Закурил, по телу, как всегда, когда куришь до завтрака, разлилась приятная слабость.

И все-таки что-то тут не сходится. Про стиральную машинку она словно бы слыхом не слыхивала, а с душем знакома. И холодильник ее вчера не поразил. Видела ли она компьютер? Впрочем, тогда было не до этого. Ах, черт, мальчишка!

Раненый все еще спал. Артем осторожно поднес ладонь ко лбу – жара вроде бы нет. Дыхание глубокое, ровное. Пожалуй, будить его не стоит. Потом перевяжу, нечего тревожить рану.

Окраина большого города. Молочно белеют в свежей тьме огромные конусы домов, косматый фиолетовый парк громоздится совсем по-дикому, пахнет мокрой корой и землей, а между ним и шоссе – узенькая полоска мокрого тротуара. Идет дождь, оранжевые фары несущихся по шоссе машин высвечивают во влажной тьме тяжелые капли и раскрашивают их красным и желтым. Водителям одиноко и со смутным чувством глядят они на краснеющие сквозь занавесь дождя фары впереди. А по узенькой полоске тротуара, упорно – вперед и вверх – тянущейся между шоссе и парком, идут двое ребятишек. Измятая ливнем темная одежда, вьющиеся волосы, спадающие на бледные лбы, усталые и беспокойные глаза. И редко-редко – озорная и чуть сторожкая улыбка, как бы говорящая: «Эх, сколько я могу, весь мир могу перелопатить! Но неужели никто не догадывается обо мне?».