Поплескивает о бетонные бортики вода, тусклые блики мечутся по стенам и потолку.

В первой сети ничего. Мертвые лепестки лука, липкие обертки, подрагивающий, будто от холода, комок прозрачных червей.

– Как ты думаешь, что они едят? – подцепив комок палочкой и поднеся к глазам, спрашивает Аня.

– Не знаю, – с отвращением говорит мальчик, – Может, лук.

Он встряхивает сеть и опускает ее обратно в воду.

– Рано поперлись, говорил же.

– Заебались бы вычищать, – коротко и просто отвечает Аня. Это не ругань и даже не звучит, как ругань.

– Тоже верно.

Идут дальше. Вторые сети пусты, третьи тоже. В четвертых – последних на канале – размокшая, но целая сотня.

– Ну, хоть что-то, – сардонически комментирует добычу мальчик.

– Да брось ты! Это, между прочим, две пачки сигарет, хлеб, кефир и…И еще останется!

– На чупа-чупсы, – хмыкнул мальчик.

Сети на канале кончились. Теперь нужно было узким черным коридором, перемежающимся шаткими металлическими лесенками, спускаться на нижний ярус.

– Гляди! – воскликнула девочка.

– Что? А…

На грязном бетоне лежат цветы. Простые полевые цветы, испачканные и раздавленные. Он двинулся было дальше, но Аня стояла на месте.

– Ну что?

– Как – что? Откуда здесь цветы?

Он задумался на секунду, но отбросил мысль.

– Да какая разница, – и, видя, что Аня не двигается с места, добавил, – Еще сети не все проверили, и на прятки сегодня надо идти.

«Прятками» они почему-то называли воровство.

– Не знаю…Ну, пошли.

Она аккуратно перешагнула через бледно-желтый букетик, вдавленный в черную влажную грязь.

Внизу каналов не было, были глубокие, но узкие, как колодцы, резервуары, сообщающиеся между собой невидимыми трубами. Здесь все время что-то капало, позвякивало, плескалось в звучной, ждущей тишине. Потолок был низкий – подпрыгнув, мальчик легко коснулся шершавой, холодной поверхности – но конца-края этому залу не было видно. Сети здесь опускали глубоко, на несколько метров в черную глубину – до самого дна.

Пока дети вытягивали сеть из блестящей, как будто липкой воды, Аня напряженно прислушивалась к чему-то, и мальчик, заметив это, сказал, – Брось ты, цветы и цветы. Не мы одни здесь живем.

Аня хотела ответить, но тут под низкими сводами взорвался крик.

– Ау! А-а-у! А-уаау-у! – усиленный эхом тоненький и чистый голос метался по всему залу.

– Что это? – завопил, пытаясь перекричать, мальчик. Он выпустил сеть, вскочил и инстинктивно, сам не заметив, встал в подобие боксерской стойки. Аня не отвечала; все так же сидя на корточках, она быстро оглядывалась по сторонам.

– Там, там! – пронзительно крикнула она, показывая рукой в темноту. И тут же смолкло, только приглушенные, мелодичные отголоски еще затихали по углам.

– Я там видела. Что-то желтое, – немного успокоившись, сказала Аня.

– Что желтое?

– Не знаю, что-то желтое.

– А я сеть проебал, – после паузы сказал мальчик.

– Ныряй, – предложила девочка и они усмехнулись друг другу. Стало полегче.

– И что теперь делать?

– Не знаю, можно покричать.

– Попробуй, – с сомнением предложил мальчик.

– Давай. Раз, два, три…Ау-аауа-аууаа! – в два голоса загремело по низкому залу. Звук оглушал, ошеломлял, был так громок, что казался видимым – быстрым серебристым оборотнем, мечущимся во тьме. Они вдруг оба не узнали своих голосов.

– Хватит, – закричал мальчик. Он нервно озирался по сторонам и испуганно улыбался.

– Хватит! Ничего не видно, ничего не слышно, ну на фиг.

По глухой тишине медленно подкрадывались привычные звуки: вкрадчивый плеск, позвякивание капели, далекий гул огромных вентиляторов.

– И как нам его найти?

– А он нам нужен? И вообще, кого «его»?