На часах семь часов. Солнце вовсю слепит глаза. Приехали домой. Быстро умываюсь от пыли, от смородиновых пятен. У меня почетная миссия для нашей семьи. Папа отвёз меня на перекресток, где проходит волгоградская трасса, продавать собранную смородину. Уехал папа. Рядом тоже смородиной торгуют односельчане. С продажами мне везёт. Проезжающие водители-дальнобойщики, увидев меня, можно сказать маленького ребенка, охотно покупали сжалившись. Возле меня с ведрами расположилась знакомая девчонка, лет на восемь старше меня, с Заречной улицы. Сегодня она приехала торговать со своим женихом. Они обнимаются, и мило болтают друг с другом, и чмокаются. Смотрю на них и думаю, зачем так неприлично себя вести. Осталось продать еще одно ведро. Папа, оставляя меня здесь сказал, что если я вдруг проголодаюсь, то чтобы купила себе пирожок в близлежащей кафешке. Сижу в раздумьях. Хочется пирожка и не хочется тратить деньги семьи в угоду себе. Ничего страшного, перетерплю. Добираюсь до дома на попутках с пустыми ведрами. Всё продала. Родители на работе, дома Джига с Амулей. На обед мама отварила бёриги, калмыцкие пельмени. Фарш из смешанного мяса говядины и свинины, туда же добавляют лук, чеснок, соль, перец по вкусу. В кружок из теста кладут начинку и края защипывают в виде косы. И получается кудрявый пельмень косичкой. Жара. Пора идти купаться в бассейне. Поначалу залезаешь в бассейн медленно, сперва стопы, потом ноги до колена и после того, как постоял и привык к температуре воды, то уже и остальной частью тела погружаешься.

– Только попробуйте меня обрызгать, я тогда вас утоплю, – угрожаю я девчонкам. Не люблю когда на меня брызгают. Мне нужно время чтобы привыкнуть к воде. Иногда Амулька не сдерживается и начинает брызгать, при этом знает, что я её накажу. Но её похоже это не останавливает, раз она наступает на одни и те же грабли. Наплавались и теперь можно погреться на солнце и поиграть в посудки. Чёрт! Как так получилось?!Разбилась банка семисотка, и Джига порезала себе левую руку. Она не плачет, Амуля брезгливо смотрит на бегущую кровь. Я сбегала в дом и притащила аптечку. Ну всё, перебинтовали, но нам все равно попадет от родителей, в особенности мне, куда я смотрела, и вообще я же старшая. В пять часов вечера уже не так жарко и купаться прохладно, да и вода уже стала мутной от наших туда-сюда запрыгиваний.

– Пошлите груши воровать у Коровиных? – сподвигаю я.

– Ну, пойдемте! – отвечает Джига.

Взбираемся со стороны большого сарая из ракушняка. Идём потихоньку по шиферу крыши, чтобы нас не заметил дядь Барон. Стоим на крыше и рвём груши.

– Тихо!

Пригнулись. Вышел их старший сын Баатр на крыльцо, поковырялся в носу и зашёл обратно. Слава богу, не заметил. Едим ворованные груши. Тётя Аня иногда предлагает зайти к ним во двор и набрать груш, но воровать это же как приключение, опасно и заманчиво. Осталось теперь слезть также аккуратно с крыши, как и залезали на неё. Взбираться всегда намного легче. Но как говорит папа, дальше земли всё равно не упадем.

Вот и день прошёл. Сидим с папой на улице. Папа очень много разных историй рассказывает из своего детства, это очень интересно. Когда папе было года два, его оставляли со старой эчкой слепой, а родители уходили на работу. В те времена, в старой кухне не было полов, была земля и только где стояли кровати были прибиты доски. Папа игрался, рядом находилась эчка. Двери были настежь открыты. Раздаётся грохот, шум от копыт. В кухню зашла корова попить воды из стоящих там вёдер. Эчка испугалась, нащупала папу за ворот и засунула его под юбку к себе, боясь, что корова может его раздавить. Начала кричать и клюкой замахиваться, прогоняя животное, причитая папе на калмыцком, чтобы тот не вылезал: «Бичкн-зе, суутн, бичя hархшв!» ( прим.авт. « Внучок, сиди, не вылезай!»). Корова спокойно допила воды и вышла, а эчка не на шутку перепугалась за маленького внука.